А. Андреев - Москва в очерках 40-х годов XIX века

Но вместе с быстро развившимся просвещением не тот уже стал теперь и самый мелкий лекарь в Москве; он танцует в Благородном собрании, волочится за хорошенькими пациенточками, играет по большой игре в клубе; у него фрак сшит по последней моде; он является к больному с благородною, веселою физиономиею, в золотых очках, щегольских перчатках, развлекает больного и прибаутками и анекдотами; он внимателен к нему и предусмотрителен, как нежный отец, заботящийся о своем детище, говорит с удивительною вежливостью: откройте рот, покажите ваш язычок или язычочек, прищурьте глазки, протяните ножку, позвольте мне посмотреть вот эту раночку, в которую иногда можно вложить целый кулак; щупает пульс осторожно двумя пальцами, как будто боясь измять вашу руку, прописывает превкусные лекарства в хорошенькой коробочке и золотой оберточке. У вас смерть на носу, а он вам говорит, что это ничего, завтра же будете молодцом, и успокаивает вас иногда одною холодною водою. Прощаясь, он не протягивает руки, а бежит из комнаты, забывая, что ему надобно получить за визит, заставляет догонять себя даже в передней. Когда больной умрет, то нынешний врач не прячется от своего субъекта, а как человек с чистой совестью горько плачет о нем вместе с его семейством.

Он барин у себя дома: у его подъезда колокольчик, квартира прекрасно меблирована, в его кабинете анатомические препараты и дорогие галантерейные вещи, подаренные в знак вечной памяти; он сидит в халате на соболях и читает медицинские журналы, следя современные успехи гомеопатии, гидропатии и литературы, иногда сам пишет стихами и прозою – словом, он чудесный человек в обществе и золотой жених. Московский лекарь, имеющий большую практику, обыкновенно ездит в фаэтоне, запряженном парою лошадей, или в маленькой каретке и, сидя в экипаже, почти всегда читает какую-нибудь книгу; лекарь без практики обыкновенно путешествует по городу на плохом извозчике или по образцу пешего хождения. Предрассудки так сильны, что в Москве множество людей ни за что не доверят себя лечить самому искуснейшему врачу, если он приедет к ним без крестов на ваньке; даже есть и такие, которые сомневаются в искусстве доктора, если он не носит золотых очков, и надобно согласиться, что врачу стоит много труда и терпения, чтобы приобресть себе единодушную славу в своенравной публике. Оканчивая эту статью, я могу с удовольствием, беспристрастно сказать, что все вообще московские врачи всегда отличались и отличаются состраданием к ближнему. Видя беспрестанно перед собою примеры достойных наставников, уже стяжавших себе громкую славу не в одной Москве, они по первому призыву спешат оказать пособие неимущему, и не было случая, чтобы в Москве врач отказался навестить бесприютного сироту-горемыку, прибегнувшего к его помощи.

И. Т. Кокорев

Имя это ничего не говорит современному читателю. Это – один из тех «забытых писателей», о которых знают только специалисты-литературоведы. Между тем Кокорев заслуживает того, чтобы его вернуть из забвенья.

Талантливый бытописатель Москвы сороковых годов, он создал целый ряд интересных очерков из жизни городской бедноты, мелких ремесленников, мастеровых. Очерки Кокорева в свое время пользовались вниманием читателей и критики. О них с похвалой отзывались П.В.Анненков, А.В.Дружинин, И.С. Тургенев; Аполлон Григорьев называл их «ярко-талантливыми». «От рано умершего Кокорева, – писал Добролюбов [1], – ждали серьезного, глубоко задуманного и строго выполненного произведения из нашей городской жизни, которую он знал в мельчайших подробностях и которой умел сочувствовать… Он не издали, не в качестве дилетанта народности, не в часы досуга, не для художественного наслаждения наблюдал и воображал жизнь бедняков, с горем и часто с грехом пополам добывающих кусок хлеба. Он сам жил среди них, страдал с ними, был с ними связан кровно и неразрывно».

Литературный очерк в наши дни пользуется всеобщим вниманием. Творчество очеркиста Кокорева дает ценный материал для изучения этого литературного жанра. Жизнь тех социальных пластов, которые изображал Кокорев, была позднее с большей полнотой представлена в очерках и рассказах беллетристов-народников, «художников-социологов», как определяет их Г.В. Плеханов. Не обладавший публицистическим пафосом народников, Кокорев в какой-то мере является их предшественником.

Но очерки Кокорева интересны не только в историко-литературном отношении. Они ценны как бытовые страницы, рисующие Москву сороковых годов и притом тех слоев ее, которые в то время только начинали привлекать внимание писателей.

Жизнь и творчество Кокорева – по выражению Добролюбова – «грустная история гибели таланта». Не вышедший на широкую литературную дорогу, он был забыт очень скоро после смерти своей даже ближайшими друзьями. Один из них, В. Дементьев, редактор посмертного издания его очерков, собирался написать подробную биографию рано умершего писателя, но обещания своего так и не исполнил, ограничившись краткими воспоминаниями. Грустную историю жизни и творчества московского очеркиста приходится воссоздавать по клочкам: биографические сведения о нем скудны и отрывочны.

Иван Тимофеевич Кокорев родился в 1826 г. в Москве, в семье бедного крепостного-отпущенника, приписанного к мещанскому сословию. Мать писателя служила кухаркой, один из братьев был извозчиком. Первоначальное образование Кокорев получил в уездном училище. Учитель обратил внимание на отличные способности Кокорева и ходатайствовал о принятии его в гимназию, куда в эпоху Николая I принимались только дворяне, а податные сословия допускались в исключительных случаях. По законам того времени мещанам, принадлежащим к податному сословию, доступ в гимназию был затруднен необходимостью представлять увольнительное свидетельство от мещанского общества с гарантией, что общество принимает на себя за увольняемого платеж податей и отправление рекрутской повинности. Нужно думать, что бедняк Кокорев мог с большим трудом, только благодаря хлопотам своего учителя, получить это свидетельство, раскрывшее перед ним двери 2-й Московской гимназии [2].

Прекрасно учился Кокорев и в гимназии. Не ограничиваясь требованиями казенной учебы, он много читал и, как говорит Дементьев, отличался от сверстников своих широтой познаний. Вероятно, еще в гимназии он стал пробовать свои силы в «изящной словесности» и, как всякий юноша, влюбленный в литературу, начал со стихотворных опытов. Может быть, поэтому-то как начинающего стихотворца кто-то рекомендовал его сиятельной поэтессе графине Е.П. Ростопчиной; графиня отдавала ему переписывать свои стихи и хвалила его грамматические познания.