А. Андреев - Москва в очерках 40-х годов XIX века

Происхождение действователей мелкой промышленности очень обыкновенно. Вольноотпущенные, которые имели прежде свои занятия в многочисленной дворне какого-нибудь вельможи старого века, – занятия, сделавшиеся никуда не пригодными на свободе, при современной скромной жизни; потом люди, которых продолжительное безместье обезнадежило вконец; вдовы, оставшиеся с несколькими детьми на руках и, следовательно, лишенные возможности идти в услужение; иногда мещанин, которого разные таланы [успехи] совратили с истинного пути; рядом с ним артист, играющий на каком-то неизвестном инструменте; реже всех отставной солдат, почему-либо не нашедший себе приличного места, – вот почти и все. Разумеется, и здесь нет правила без исключений, и здесь из девяти – десятый не попадет в водоворот мелкой промышленности. Зато уж кто попал в него, только успевай повертываться, если не хочешь поссориться с желудком; берись за все, что ни случится, являйся всюду, где можно пустить в оборот свою сметливость, трудись без устали и хлопочи до упаду.

Вот хоть бы летом: кто сторожит первое созревание земляники, отыскивает самые ранние грибы для стола лакомок, с рассветом идет в заповедную Останкинскую рощу и, промерив ее целый день, несет дюжину березовиков к прихотнику, у которого шевелятся лишние деньги кармане, – кто? – мелкая промышленность. Или, месяцами двумя ранее, когда земля только что скинет с себя снежный покров и зазеленеет муравою, кто собирает молодую крапиву, снить, щавель, кто снабжает тогда московские рынки этими новинками? – все мелкая промышленность.

Вообще, весна да лето – самая прибыльная пора для ее деятельности. Как птица, она ничего не сеет, но при чрезвычайной неутомимости успевает кое-что пожать. Кроме ягод и грибов, мелкая промышленность в это время собирает травы, коренья, березовые почки для аптек и травных лавок; рвет дубовые листья для соления огурцов; добывает муравьиные яйца для соловьев; удит рыбу, ловит птичек; в Троицын день вяжет букеты цветов, а на подходе к осени заготовляет травяные венички для чищения платья. Да всего, что делает она, пользуясь правом собирать дань с окрестностей Москвы, и не перечтешь. Должно, однако, заметить, что цивилизация лишила ее двух постоянных отраслей летнего дохода: до изобретения фосфорных спичек мелкая промышленность собирала в лесах трут, запасалась кремнями, делала нехитрые серные спички и снабжала этими товарами по крайней мере половину столичных хозяек.

Зато уж одного занятия мелкой промышленности, составляющего цвет ее действий, не отобьет у нее никакая цивилизация, потому что занятие это касается предмета первой важности для москвичей – чаепития. В этом случае низкий поклон ей, потому что она делает дела, достойные удивления, и здесь не страшно для нее никакое постороннее соперничество.

В праздник, в знойный полдень, когда истома одолевает и ум и тело, пойдите в какое-нибудь из московских предместий: здесь вы наверно встретите не одну группу вроде следующей: пожилая женщина несет объемистый самовар, мужчина – в одной руке ведро, в другой кулек с углями; двое детей тоже идут не порожняком: у кого бутылка с молоком, узелок с чашками, у кого скамеечка или домашний запас пищи. И без моего объяснения вы догадаетесь, что это мелкая промышленность, целой семьей идущая на заработок. Идет она куда- нибудь за город, на гулянье или на кладбище, располагает там на удобном месте свой скарб, запасается водой и спешит греть самовар для ожидаемых посетителей. Но как и у нее не обходится без состязания, на гулянье является не один самовар, – то каждый наперерыв старается залучить к себе гостей. Мужчина решительно не умеет исполнять этой важной части самоварной торговли, и гостей зазывает всегда нежный голосок девочки или приветливая речь самой матери. Наконец явились желанные. Просим милости, господа, садитесь, где заблагорассудится (на что лучше, как не здесь, на зеленой мураве, под тенью развесистой березы); кушайте, сколько душе угодно (особенно если чай и сахар у вас свой, а не владетелей самовара); пейте не спеша, с прохлаждением: за лишний час ведь и вы не постоите за прибавочкой против договорной платы какого- нибудь гривенника; наслаждайтесь невинным сельским удовольствие под отдаленные напевы голосистого хоровода, под рассказы хозяина, который, как присяжный служивый, не проминует обстоятельно доложить вашему благородию, в каких походах и баталиях был он…

Торговля самоварами (техническое выражение) начинается с первого московского гулянья, в Сокольниках, и продолжается вплоть до самой осени, с наибольшим успехом в Марьиной роще. С чайною машиною (как называют немцы наше изобретение) мелкая промышленность, по пословице, нередко идет «за семь верст киселя есть» и является приятным сюрпризом для любителей чаю там, где ее нельзя было и ожидать, например, в Перовой роще, в Петровско-Разумовском. На гуляньях же она торгует иногда (в виде мальчиков) домашним квасом, выручая десять копеек на одну; является с знаменитым райком {33} , заключающим в себе столько чудес и еще более самородных русских прибауток. К сожалению, последний промысел приходит более и более в упадок, и многие остроты раешников сохраняются лишь в преданиях.

При речи о райках очень естественно рождается вопрос, почему же мелкая промышленность не возьмется за разные фиглярства, не вступит в компанию с штукарями, не выдумает каких-нибудь представлений? Ответ будет решительный и ясный. «Это дело тальянцев и немцев: они облизъяну выдумали, блох обучили плясать, лошадь часы узнавать, собак муштруют, свинок морских словно невидаль какую показывают, шарманкой да волынкой кормятся»; а русский человек, как ни беспечен, совестится быть дармоедом, приобретать хлеб подобными средствами, считает недостойным себя пуститься в комедианство. Пошутить, сделаться на время паяцем он (почти всегда из мастеровых) не прочь: только уж всякое слово будет у него с закорючкой, и, простоплетный с виду, он станет казать кукиш хоть из кармана, если нельзя показать прямо. Но это полузанятие идет у него между делом: в свободное время почему ж не позабавить почтенную публику, потешиться самому да и деньгу притом зашибить; а назавтра, в будни, просим прощенья, по улицам не станем ходить, сядем за работу [1].

Но воротимся к нашей промышленности. Если у кого из ее членов находится столько же оборотливости, сколько есть у ярославцев, тот с рублем, много с двумя, пускается в коммерцию, которая преимущественно процветает также летом. На этом поприще женщины действуют с большим успехом, чем мужчины. Горох стручковый и моченый, бобы, копеечные пряники, разные ягоды, продаваемые не на вес, а помадными банками, кусочки арбуза, вареные яблоки, воткнутые на лучинки, и яблочный квас – таковы главные товары их. Не подражая обыкновенным разносчикам, торговки мелкой промышленности не расхаживают со своими товарами по улицам, не выкрикивают их достоинств: для торговли у них есть избранные места, на какой-нибудь бойкой улице, где они усаживаются на целый день, лоток ставят на столбик тротуара, а сами преспокойно вяжут чулок в ожидании покупателей, большею частью детей, которые несколько раз на дню подбегают к этому магазину соблазнительных лакомств, всегда продающихся по таксе, без запроса. Иные действователи мелкой промышленности выгодно торгуют яствами – то драченою, то студнем, то пирожками; иногда даже забираются с ними в те места, где на десять копеек можно иметь обед из трех блюд – в обжорный ряд {35} или на дворянскую кухню, и они берут значительный перевес над постоянными торговцами свежестью своих припасов и опрятностью посуды [2].