Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

Назавтра он явился в назначенный час и, ничего мне не объ­ясняя, сразу же предложил пойти к начальнику академии.

Начальник встретил нас, как мне показалось, в спокойном со­стоянии духа, предложил располагаться, но, как только мы сели, он тут же набросился на представителя Главного разведыватель­ного управления с возмущением: «Это безобразие, это неслыхан­но!..»

«Мой» полковник помалкивал и только покачивал головой, как бы в знак согласия с Ивановым.

В конце концов, Семен Павлович отошел от праведного гнева и задал резонный вопрос: «Что же вы молчите, объясните же, в чем дело?»

— Да, я с вами согласен, - тихо и спокойно ответил полков­ник, - но дело в том, что этот кандидат (и он назвал его фами­лию) — племянник жены маршала Гречко.

А Андрей Антонович Гречко, напомню, в то время был мини­стром обороны. Надо было видеть, как после этой фразы изме­нилось выражение лица Иванова. Он сидел молча, насупившись, долго пожимал плечами, стараясь как бы встряхнуться. Наконец произнес, точнее, промычал:

— Надо же было предупредить!

Он снова набросился на полковника, но на этот раз не потому, что кандидат плохой, а потому что ему заранее не сказали о его родстве с министром обороны. Родственник, конечно же, был принят...

Наступили государственные экзамены. Председателем государ­ственной экзаменационной комиссии был назначен Маршал Со­ветского Союза И. С. Конев, прославленный военачальник, дважды Герой Советского Союза, заместитель министра обороны. По-види­мому, он заранее узнал об этом слушателе и тоже заинтересовался им. На защиту дипломной работы пришел и начальник академии Семен Павлович Иванов. Такое внимание к слушателю было не­обычным. Тему родственник Гречко выбрал неинтересную, и защи­та оказалась бледной. Я присутствовал на ней по обязанности как начальник кафедры. После выступления слушателя Конев спросил мое мнение об оценке. Я сказал, что оценка может быть хорошей.

— Не хорошей, - перебил меня резко маршал , — а отличной. После этого замечания экзаменаторы, не колеблясь, поставили оценку «отлично». Так, даже маршал Конев не удержался от об­щего настроя по отношению к этому слушателю, главной заслу­гой которого было только то, что он являлся племянником жены Гречко. После окончания академии его назначили военным атта­ше в одну из крупных европейских стран, а затем начальником управления Министерства обороны.

Так что и в Академию Генерального штаба иногда попадали так называемые «позвонки», то есть люди, которых принимали по телефонному звонку.

Но вот пришла пора уходить с военной службы. Не дожида­ясь, когда мне об этом напомнит начальство, я сам проявил ини­циативу и подал рапорт об увольнении.

Меня провожали на заседании ученого совета академии, чле­ном которого я пробыл почти двадцать пять лет.

Как обычно в таких случаях, говорили теплые слова, не в меру хвалили и желали заслуженного отдыха и здоровья. Председа­тельствовал генерал армии Иванов. Выступил и я. С одной сторо­ны, было грустно, но, вместе с тем, я был спокоен, думая, что до полного отдыха еще далеко и я не собираюсь на покой.

Оглядываясь назад, я, конечно, глубоко благодарен, что судь­ба предоставила мне уникальную возможность столько лет про­работать в Академии Генерального штаба среди выдающихся лю­дей. Академия предоставляла неограниченные возможности для научной и исследовательской деятельности.

Достаточно сказать, что за время работы в академии я опуб­ликовал более 250 авторских листов научных работ. За эти годы я познакомился со многими прекрасными людьми, которые впоследствии заняли важные посты в командовании Воору­женных Сил страны. Я неизмеримо расширил свои знания в военной области, был в курсе всего, что происходит в армии, участвовал в разработках серьезных военно-научных трудов и был в самых разных ролях почти на всех важнейших учениях и маневрах. Однажды мне даже пришлось участвовать в команд­но-штабном учении Объединенных Вооруженных Сил Вар­шавского Договора против вооруженных сил НАТО, где я «ис­полнял» должность начальника разведки штаба Северо-Атлантического блока. Учение проводилось под руководством Мар­шала Советского Союза А. А. Гречко и генерала армии А. И. Антонова: один из них был главнокомандующим объединен­ными силами Варшавского Договора, другой — начальником штаба.

Этот пример я привожу лишь для того, чтобы показать, в ка­ких разных ситуациях мне приходилось бывать. В общем, я ни­когда не забуду и того дня, когда я оказался слушателем акаде­мии, и того, когда, по ходатайству маршала Захарова, я стал сот­рудником этой академии. Годы, проведенные в академии, были, пожалуй, самыми лучшими в моей жизни.

В феврале 1972 года приказом министра обороны я был уво­лен в запас с правом ношения военной формы.

С ГРУ я уже давно потерял непосредственную связь и был да­лек от всего, что делалось в управлении. Те встречи и посещения Главного разведывательного управления, которые происходили во время работы в академии, носили ограниченный характер, ка­сались главным образом информационных материалов и ника­кого отношения к агентурной работе не имели. Я вновь акценти­рую на этом внимание потому, что в некоторых западных источ­никах меня часто представляют как работника Главного разведы­вательного управления. На самом же деле, моя работа в ГРУ фактически, да и формально завершилась в 1946 году,

ГЛАВА VI

БЕЗОПАСНОСТЬ ДЛЯ ВСЕХ

Еще до подачи рапорта об увольнении из армии со мной бесе­довал Г. А. Арбатов, возглавивший только что организованный ИСКАН - Институт США и Канады АН СССР, и приглашал ме­ня к себе на работу. После увольнения я воспользовался его при­глашением, и Георгий Александрович без особых раздумий взял меня на должность старшего научного сотрудника. Так, с февра­ля 1972 года я стал работать в этом институте. Вскоре он предло­жил мне возглавить отдел военно-политических исследований. После ухода из Академии Генерального штаба, где я заведовал ка­федрой, мне уже не хотелось идти на административную долж­ность. Мы с Арбатовым пошли на компромисс: я без большой охоты согласился создать отдел и организовать его работу, чтобы после этого иметь возможность вновь вернуться на должность старшего научного сотрудника. На том и порешили.

Выезд за рубеж мне на некоторое время был закрыт в силу су­ществовавших тогда правил секретности. Язык я почти забыл, и мне надо было хорошо поработать, чтобы как-то восстановить хотя бы то немногое, что я знал прежде.

Тем не менее дела шли неплохо. Коллектив собрался интерес­ный, отношения носили дружеский характер. Вся обстановка в институте располагала к работе. С тематикой я был более или ме­нее знаком и довольно быстро включился в научно-исследова­тельскую жизнь ИСКАНа, так что перерыва между уходом из ар­мии и началом новой работы, в сущности, не было.