Станислав Меньшиков - Пражский Ватикан

Книгу в её большей части можно было бы назвать анатомией экономики горбачевского времени. В ней впервые в нашей научной литературе была дана статистическая картина теневого сектора и его места в общей системе. Моё понимание теневой экономики было шире, чем привычное узкое представление о торговцах — спекулянтах и подпольных цеховиках. Я включал в это понятие скрытую продукцию государственных предприятий и доходы от неё, а также другие сферы и способы частной наживы в порах формального социализма. Была дана и количественная оценка доли теневой экономики в ВВП, составлявшая тогда 15—20 процентов.

Давал я и скорректированное представление о «новом классе», термине, впервые введённом Милованом Джиласом. В отличие от него я считал, что слой государственных менеджеров не удовлетворится своим положением, хотя бы и доминирующим, а захочет превратить свой неформальный контроль над государственной собственностью в собственную полноправную частную собственность.

Так оно и получилось. Но, когда писалась эта книга, мне все ещё представлялось, что социалистическое государство сможет удержать ситуацию под контролем. Если бы не двусмысленное, а фактически предательское поведение Горбачева в августе 1991 года и последующие месяцы, контрреволюцию удалось бы предотвратить.

Впрочем, с самого начала т.н. перестройка велась Горбачевым без какого бы то ни было чёткого плана. В книге эти годы названы «блужданием в тумане». Декларировались ускорение, гласность, полный хозрасчет, борьба с алкоголизмом, а на деле шаг за шагом разрушались основы социалистической государственности. Я уже не говорю об экономической разрухе, в которую правительство в то время ввергло страну своей ошибочной политикой. Такой пустоты магазинных полок, приезжая из Праги в Москву, я не видел в своей жизни даже во время войны. Полки были пусты не в переносном, а в прямом смысле слова. К этому, конечно, приложил руку и теневой сектор, который пользовался бездарностью властей, чтобы довести товарный дефицит до последней точки.

Помню, как на праздник 7 ноября 1990 года, будучи в Москве, мы вышли погулять по вечерней столице. На улице Горького (ныне Тверской) у булочной Филипова выстроилась длиннющая очередь. Ещё в начале осени руководство города, возглавляемое тогда Г.Х. Поповым, закрыло на ремонт несколько хлебозаводов, создав искусственный дефицит хлеба. В это время вверх по подъему от Центрального телеграфа прямо по мостовой бодро шагал краснощекий рослый Ельцин, а за ним небольшая толпа сторонников. На тротуаре стоявший рядом мужчина громко сказал: «Сволочи, до чего довели страну!» Но главный гнев обращался на Горбачева, тогда как Ельцина, демонстративно ходившего по городу пешком или ездившего на «Москвиче», рекламировали как борца против привилегий номенклатуры. В результате государство и партия оказались без всякой поддержки возмущённого населения.

Это была настоящая катастрофа. Как из неё выходить? Я считал тогда и считаю сейчас, что надо было переходить к смешанной экономике с преобладанием реформированного государственного сектора, т.е. допущением частной собственности в определённых сферах и отраслях под контролем государства. В государственном секторе надо было ликвидировать отраслевой монополизм, создавая в ключевых отраслях конкурирующие между собой крупные вертикально интегрированные концерны. Я был решительно против повальной приватизации, а тем более против введения самостоятельности всех предприятий, что вело к разрушению вертикальных технологических связей и межотраслевого оборота товаров и услуг. Требовались годы постепенного создания рыночной инфраструктуры, которая смогла заменить собой централизованное распределение ресурсов и товарной массы.

И, конечно, ни в коем случае нельзя было сразу, единым махом вводить свободное ценообразование, контроль над ценами следовало ослаблять постепенно, а в ключевых отраслях сохранять как можно дольше. Без всех этих условий экономика была обречена на сверхинфляцию, анархию и длительный глубокий кризис.

Все это я писал не постфактум, а задолго до того, как свершилось ельцинско-гайдаровское безобразие в экономике. В то время примерно на таких же позициях постепенного перехода к смешанной экономике стояли ведущие экономисты страны, в том числе и стоящие у кормила государственного управления экономикой или вблизи от высшей власти. Я говорю о Леониде Абалкине, который был заместителем Председателя Совета Министров по вопросам экономической реформы, Станиславе Шаталине, который возглавлял Отделение экономики в Академии наук и был вхож к Горбачеву, Николае Петракове, который был помощником президента по экономическим вопросам. Но не только меня, не занимавшего никаких постов, но и этих высокопоставленных специалистов Горбачев под нажимом своего антисоциалистического окружения с какого-то времени перестал слушать.

Помню, как ещё в ноябре 1989 года я был приглашен на семинар в штаб-квартире Европейского союза в Брюсселе, где обсуждались наши реформы, а советскую делегацию возглавлял Леонид Иванович Абалкин (в её составе был и Олег Тимофеевич Богомолов, директор Института стран социалистической системы). Уже тогда из доклада Абалкина было видно, что его влияние на ход событий было ограниченным — он был лишь одним из десяти (или больше) замов предсовмина, причем далеко не первым. Он сдерживал силы анархии, как мог, но не всегда ему это удавалось.

Когда впервые появилась «программа 300 дней» мало кому до того известного Григория Явлинского, Абалкин её сначала спрятал в сейф и не давал ходу. Тогда Явлинский обратился к набиравшему силу Ельцину, не имевшему собственной экономической программы (дело было летом 1990 года), и тот уговорил Горбачева включить её в программу союзного правительства. Между программами Абалкина и Явлинского была принципиальная разница. Первая предполагала переход к смешанной экономике за несколько лет, а вторая — к рынку при ограниченной роли государства всего за десять месяцев. По поручению Горбачева Шаталин с участием Явлинского переписал программу, увеличив срок перехода до 500 дней. Это не устроило Абалкина и Петракова, после вмешательства которых новым «сводником» конфликтующих программ был поставлен Аганбегян.

После его участия родилось нечто среднее между бульдогом и чемоданом. В результате к концу 1990 года союзная власть оказалась вообще без внятной экономической реформы. Ещё через год, уже придя к власти, Ельцин выбросил в мусорную корзину и план Шаталина — Явлинского и дал простор «шоковой терапии» Гайдара, которая привела к глубочайшему кризису и капитализму худшего вида.