Доронин Алексеевич - 4. Поколение пепла

Надо было давно разорвать старые связи, послав их всех раз и навсегда к собачьей матери. Теперь она расплачивалась за это упущение необходимостью отваживать каждого в отдельности. Владимир, если бы увидел, спустил бы таких гостей с лестницы, а ей бы потом весь день канифолил мозги разговорами о "порочащих связях".

Поэтому она и не хотела поднимать шум, а надеялась дождаться, пока он уйдет сам.

- Ну так что, идешь с нами в Новосиб... за покупками? - второй раз повторил свое предложение Морозов. - Маршрут безопасный. Халявы много.

- Интересный вопрос, - наморщила носик девушка, - А зачем мне оно надо?

- Могла б развеяться, - ответил парень, хитро подмигивая, - Я ж тебя знаю, Марусь. Достал он тебя, поди, фашист этот.

Она улыбнулось, но не весело. Развеяться? А ведь попал в точку, паршивец, хоть и туп как дуб. Да, в семейной жизни было не все так гладко, на то она и семейная. Гранитный, железобетонный и прочие слова, характеризующие мужчину, это, конечно, важно для его спутницы. Но недостаточно. Иногда хочется и нарушения порядка, легкости, которая железобетону не свойственна.

Но надо быть полной дурой, чтоб променять тихую гавань на море в шторм. Тем более в такое время, как теперь. Буря, за окном, кстати, была самой настоящей. Как бы провода не пообрывало.

- Кто ж вас выпустит, скажи мне? - покрутила головой она. - Тут вообще Масленников хочет карантин установить.

- Тебе можно, - гнул свое Серега. - Ты ведь, это самое, представитель власти.

- Ага. Представитель. И, знаешь, поэтому я запрещаю вам, - решительно сказала девушка, поднимаясь со стула, - Уходи лучше по-хорошему. По старой памяти никому не скажу, но только если свалишь прямо сейчас.

Он не двинулся с места. Похоже, такой поворот разговора был для него неожиданностью, и она знала, что сама дала к этому повод. Был за ней грешок, или даже грех без всяких уменьшительных суффиксов. Несколько раз, даже будучи связана семейными узами, она вырывалась с ними за город, чтоб хорошо провести время.

Но сейчас не собиралась. И никогда больше.

Морозов продолжал смотреть на нее как-то странно, и тут же Машу кольнула неприятная мысль, что она не узнает своего старого знакомого. Или просто никогда не знала?

Это человек не сидел в тюрьме. До войны он никого не убивал и не держал в руках оружия. У него даже не было знакомых, сидевших за ограбление или убийство. Но его мысли были мыслями зверя, скорее скользкого, чем покрытого шерстью. Он был недоучившимся менеджером, а не уголовником, и до августа 19-го не совершал ничего серьезнее "отжима" телефона у лоха на автобусной остановке. Но он действительно представлял опасность для окружающих, потому что не переступал грань только из страха возмездия. Ломброзо не ошибался.

Сергей не двигался, а продолжал нагло пялиться на нее. Чернышева уже собиралась попросить его снова и погромче, когда услышала крадущиеся шаги за спиной.

- Привет, крошка, - пробасил сиплый голос ей прямо в ухо.

Маша не успела ничего понять, а сильные цепкие руки уже схватили ее поперек талии и втащили в соседний смотровой кабинет. В след ей хихикнул Морозов.

В комнатке, где раньше пахло лекарствами, дышать было трудно от едкого неприятного запаха чужих людей. Тут было что-то иное, не просто прогорклый пот на давно немытых телах.

"Окно, - вспомнила она. - А за ним козырек. И пожарная лестница рядом. Трудно залезть, но можно, если постараться. Вот они и залезли. Он впустил их".

Окошко действительно было приоткрыто, но даже струйка свежего вечернего воздуха не могла разогнать затхлую вонь. Мария пыталась сопротивляться, и тогда ее ударили наотмашь по лицу. Слегка, но достаточно для того, чтобы пошла кровь. Закричать она сначала просто не смогла, а когда ступор прошел, в рот уже затолкали тряпку, завязав по всем правилам кляп.

После этого ее швырнули на смотровую кушетку, а руки стянули проводом от телефона.

Ошеломление прошло, и она узнала этих людей.

Один из них - Рома Гермогененко по кличке Гематоген, или просто Гема. Предки его, не в сленговом смысле, а дальние - происходили с Западной Украины, но сам он другого языка кроме русского матерного не знал. Поговаривали, что он сколотил из своих приятелей нечто вроде криминальной группировки. Состав ее был непостоянным, но человек пятнадцать самых бедовых жителей Подгорного она объединяла. В Убежище им было не развернуться, но, оказавшись наверху, они получили больше свободы действий. "Люмпены" - вспомнила Маша словечко мужа. А по-русски - подонки. Любая человеческая популяция содержит фиксированный процент таких. Не был исключением и Подгорный.

Это были регулярные "залетчики", завсегдатаи штрафного отряда. Когда в городке творилось что-то нехорошее, они почти всегда оказывались в центре событий. То надебоширят, то кому-нибудь лицо разобьют.

Но не убийцы же они, подумала Маша, и это ее немного успокоило. И даже не грабители. Ничего серьезнее копеечных краж, мелкого вымогательства и хулиганства за ними не числилось. Иначе бы давно оказались на столбах или за воротами.

Один раз весной терпение у Владимира лопнуло, и всех их выгнали взашей за городскую стену. Через две недели они пришли оборванные и голодные, и чуть ли не со слезами умоляли пустить их обратно. Обещали загладить вину. Пустили. После этого ходили тише воды ниже травы и пахали с удвоенной силой. Вот только Гермогененко месяц назад вдруг снова исчез. Думали, что он стал кормом для бродячих собак или нехороших людей. Одиночку в пустошах ждала только такая судьбина. Устраивать широкомасштабные спасательные работы городок не стал, и уже вскоре самовольно оставившее лицо должны были официально признать погибшим и навсегда вычеркнуть из списка на получение продуктов.

А теперь он неожиданно "всплыл" живой и здоровый, если не считать пары новый шрамов да провонявшей нестиранной одежды. В городе такую свинью отправили бы мыться под конвоем. Когда он исчез, его приятели окончательно притихли. Гематоген был их коноводом, без него они были обычными парнями с простительными слабостями.

Теперь двое из них стояли вокруг него: Боря по кличке Мажор, плюгавый парень в кепке, который раньше был сыночком чиновника, и Слава Сохин, по кличке Лось, здоровенный дебил. Это слово не было оскорблением: его олигофрения была подтверждена документами, которые нашлись у него с собой в кармане еще в Убежище. Поэтому ничего тяжелее работы дворника ему не поручали. Но у Маши были обоснованные сомнения в диагнозе. Уж очень часто она видела в глазах "дурачка" наглый вызов. Этого симулянта она тоже собиралась вывести на чистую воду.

Все трое были вооружены автоматами и все трое издевательски пялились на нее, связанную и беспомощную.