Владислав Тимофе - Сумрак в конце туннеля (сборник)

– Нет, – как бы задумчиво проговорил мужчина, опустив руку, – тебя уже нельзя исправить. Я это вижу.

Он вновь прошелся вдоль ряда пленных и, вернувшись к главарю банды, пр одолжил:

– Но я не только вижу, я еще и слышу. Эхо туннелей может рассказать о многом, нужно только уметь прислушиваться. Звуки в метро не так-то просто уничтожить, – мужчина начал плавно водить дубинкой из стороны в сторону, будто дирижировал, уловив неслышимую остальным мелодию. – Да, здесь гуляют звуки с самого основания метро, когда вас, да и меня тоже еще и в помине не было. И знаешь, что я сейчас слышу?

Главарь банды с напускным равнодушием пожал плечами.

– Я слышу твой вечный вопрос, который ты постоянно задавал тем, кого потом убивали твои отморозки. И звучал он примерно так: «Не станешь же ты стрелять в детей». И знаешь, каков будет мой ответ?

В глазах подростка впервые мелькнула искорка недоумения, перемешанного со страхом. Видимо этого и добивался его мучитель.

– Вот тебе мой ответ, – мужчина резко вскинул руку с пистолетом и нажал на спусковой крючок.

Тело малолетнего преступника влипло в тюбинг и обмякло. А мучитель уже направил пистолет на следующего чернявого пацана. Тот, дико, почти по-бабьи взвизгнув, упал на колени и обнял ногу своего палача.

– Дяденька, не надо! Пожалуйста, не надо! – заверещал он, плача и целуя запыленную штанину мучителя.

– Мерзость какая, – без всякого отвращения и каких-либо других эмоций произнес мужчина, пытаясь стряхнуть с себя подростка. – Туннели и про тебя все поведали. Сколько раз ты слышал мольбу о пощаде, вроде твоего «пожалуйста, не надо»?.. Нет, тебя тоже исправить нельзя…

Отбросив дубинку в сторону и схватив убийцу-малолетку за жесткие волосы освободившейся рукой, он вставил тому ствол пистолета в рот. Раздался еще один оглушительный выстрел.

– Ну… ты следующая, – палач теперь обращался к белесой щуплого вида девчушке.

– Можешь стрелять, я не боюсь, – потупившись, выпалила она дрожащей скороговоркой.

Палач приложил руку к уху.

– О! – воскликнул он. – Что я слышу! Туннели донесли до меня какую-то возню, охи, стоны… Надо же, такая юная и уже такая развратная… ну разумеется, после лицезрения вспоротого живота беременной женщины возбуждение во сто крат сильнее.

Девчушка вздрогнула, и пурпурный румянец, возможно, впервые за всю ее недолгую жизнь зарделся на ее бледном лице.

– Ты, – мучитель ткнул в нее пистолетом, – малолетняя подстилка недоношенных выблядков. Убийца и *censored*тка, достойная собачьей смерти, как и эти два… – мужчина сделал паузу. – Но я вижу, что у тебя и у оставшихся двух мальцов не все еще потеряно. Представляешь, не исключено, что ты и два твоих тупоумных дружка можете остаться в живых… не исключено…

Девчушка опять вздрогнула и вдруг – разрыдалась. Грязные коленки ее непроизвольно затряслись, а бледные тонкие губы свела отвратительная судорога. Она, уже ни на что не надеясь, приготовилась умереть. И тут вдруг этот коварный демон сказал, что у нее есть шанс выжить. Как жестоко! Дать надежду, чтобы потом с равнодушным презрением отнять ее, с легкостью оборвать одним-единственным выстрелом глупую и никчемную жизнь бедной заплутавшей девчонки!

– Ты ведь хочешь жить, не правда ли? – донесся до девчушки стальной голос мучителя.

Заливаясь слезами, надрывно всхлипывая, она слабо кивнула.

– Что ж… я дам вам, всем троим, шанс…

– Да какой им, на хрен, шанс?! – заорал вдруг один из товарищей палача. – Они семимесячным выкидышем в футбол играли!

– Я, – громко и с нажимом повторил палач, – дам вам шанс. Теперь вы трое в моей команде. Завтра на закате мы уйдем из Самары. Забудьте ваши имена и никогда их больше не смейте произносить вслух. Вы покрыли их несмываемым позором. Я даю вам новую жизнь и соответственно новые имена . Меня можете звать Кухулином.

Кухулин отвернулся от пленных подростков, в задумчивости посмотрел на дающую хилый свет лампочку и потом, резко развернувшись, ткнул жестким как титановый стержень пальцем в курносого мальчонку лет двенадцати от роду:

– Отныне тебя будут называть Марком, а тебя… – он указал на стоящего рядом худосочного пацана.

– Аврелием, – оборвал Кухулина на полуслове мужчина со шрамом и громко заржал. – Прости, Кух, я просто перед всеобщим концом в кино ходил про римлян… байда, короче…

– А что, – тоже засмеялся Кухулин, – пусть будет Аврелий.

Палач подошел к всхлипывающей девчушке, нежно коснулся ладонью ее костлявого подбородка и заглянул в ее глаза:

– Ну а ты, краса, отныне зовешься Ленорой.

Девушка пересеклась взглядом с Кухулином, ожидая увидеть в его глазах бескомпромиссную жестокость садиста, но вместо этого он а узрела лишь светлую печаль и безнадежное одиночество. Этот взгляд кого-то напоминал ей… ну да, конечно, – глаза покойного отца…

Ленора будто выпала в иную реальность, а когда сознание ее вернулось в центр неспящей Семеновки, она обнаружила себя в кромешной тьме плотно прижимающейся к Кухулину. Она обнимала его мощную шею и… целовала в теплые губы. И – о чудо! – он отвечал на ее ласки взаимностью.

В этот самый момент раздался ликующий голос отца Арсения:

– Возрадуйтесь, други! Команданте жив!

В тот же миг тьма исчезла – вспыхнула политая маслом куча дров перед помостом. И эхом разнесся радостный клич над толпой: «Команданте жив!!!», и заиграли свирели, и заверещали трещотки, и люди, встрепенувшись от оцепенения, пустились в неистовый пляс. А отец Арсений, схватив за рукав Кухулина, не помня себя от радости, потащил его в укромное место. Ленора, не желавшая расставаться со своим кумиром, последо вала за ними.

– Ну вот и все, – сказал священник, – теперь мы в вашем распоряжении. Ведите нас за собой, святой Эрнесто…

– Чертов идиот, – без злобы ответил Кухулин, – сколько раз тебе повторять: никакой я не Эрнесто и уж тем более не святой. Мы здесь оказались случайно, проездом, завтра, точнее уже сегодня, мы должны отправиться в путь, в Москву.

– Но, – улыбаясь, запротестовал священник, – Москва – мертвый город, до него больше трехсот километров…

– Я прошел уже тысячи километров, – возразил Кухулин. – И в Москве есть метро. Я был в Самаре и во многих поселках, там до сих пор живут люди. Почему же ты думаешь, что они не могут обитать и в Москве?

– Но, святой Эрнесто, были ведь знаки…

– Я не святой Эрнесто! – Кухулин перешел на повышенные тона.

– Но, разве не чудо, – на лбу отца Арсения проступили капельки пота, – то, что вы прошли столько километров сквозь отравленные леса, сквозь мутантов? Разве не чудо, как вы шли по Муравьиному холму, не боясь умереть от не знающих пощады ж ал проклятых насекомых?