Вадим Инфантьев - После десятого класса

— Нет,— мрачно ответил Николов и вдруг подумал, что эта заговоренная старая белая папаха, наверно, уже шевелится и пытается поднять крышку чемодана.

— На пле-чо! Ать-два!

— К но-ге! Ать-два-три!

— Ложись! По-пластунски вперед марш!

— Цанев, не дергай задом, ты не трясогузка!

И так снова с рассвета до заката.

А на Шипкинском перевале орловцы и ополченцы ковыряют землю штыками и палками, загребают ее манерками. Почти нет шанцевого инструмента. Хорошо, что каждый день из Габрова и близлежащих деревень приходят помогать болгары с кирками и лопатами.

А здесь, под Систовом, сняв фуражку, Райчо сидит под деревом в холодке и смотрит, как занимаются ополченцы. Теперь обучать стало легче: есть опытные фельдфебели и унтеры. А самому можно передохнуть, написать домой, подумать... Да вот мысли не очень веселые.

Учебная дружина Николова разместилась в Систове; н нее набрали болгар с освобожденной территории, которая не очень велика — треугольник с основанием 80 верст по Дунаю и высотой около сотни, упершийся вершиной в Казанлык за Балканами. С востока нависает четырехугольник крепостей. На западе в 60 Берегах — Плевна. В ней войска Осман-паши, хорошо обученные и испытанные в сербо-турецкой войне прошлого года. Осман-паша — один из самых грамотных и умных генералов Порты; говорят, что он учился вместе со Ско-белевым-младшим в Париже. Как донесли разведчики, Осман-паша пригласил немецких фортификаторов укреплять Плевну.

Основное формирование новых болгарских дружин идет в лагере под Плоешти; туда, возможно, идут хэши из Румынии, Сербии и России. Здесь труднее.

В Велико Търново Николов встретился с Ивановым, и тот сообщил, что, как только объявили новый набор, записались полсотни болгар из богатых семей. Николов горько усмехнулся:

— Так же, бай Иван, было в Кишиневе. Не верю я чтим чорбаджиям и их сытым отпрыскам.

Потом Николов даже не интересовался, почему никто из них не явился на место сбора: вполне было достаточно разговора у подвала Дымяну в Кишиневе. Райчо был больше угнетен вчерашним разговором. В лагерь приехал на телеге крепкий крестьянин средних лет, припев ячменя, хлеба, сухарей и самое ценное — две лопаты и мотыгу. Ответил на благодарность Райчо:

— Так я же в чете воевал, челяби. Вон турки как окапываются. Знаю, что солдату нужно.

— В чете? — невольно удивился Николов.— Почему сейчас не идешь в ополчение?

Болгарин в ответ тоже удивился:

А зачем? Нашу деревню освободили. Хозяйство нести надо, скоро урожай собирать.

— Но ведь граница родины проходит не по околице твоей деревни, а там — за Балканами, за Тунджей и Марицей.

— Так там пускай и воюют те болгары. А нам пора делом заниматься.

Вот и поговори с таким. Конечно, размышлял Николов, когда Болгария станет независимой, тогда будет регулярная армия, воинская повинность... Всесословная. Н-да, Военный министр Милютин двенадцать лет бился за всесословную воинскую повинность, а при утверждении в нее накидали столько поправок и оговорок, что ее и всесословной назвать нельзя...

Да и газетные вести вызывают размышления. Во время похода было не до чтения. Но зачем во время войны публиковать такие строки якобы от имени болгар о русских: «Мы много раз, особенно в два последних столетия, взывали к их братским симпатиям, они по мере надобности пользовались ими и потом снова оставляли население на растерзание туркам»? К тому же это совершенно неверно. Тогда у России не хватало сил полностью одолеть Порту, оговаривали условия для болгар, а турки, пообещав и подписав договор, не выполняли...

Бородатый орловец, как-то попросивший у ополченцев табачку, сказал:

— Мы все падем, до единого падем, а вас под турком не оставим.

Солдат сказал от души и правду... Но правдой может быть и то, что, изменись международная обстановка, придет приказ армии вернуться в Россию и орловец вместе с другими встанет в походную колонну. Отрадно то, что сейчас вряд ли возможно такое огромное политическое потрясение, чтоб царь повернул армию назад... Но среди офицеров ходят слухи, что Александр намеревается освободить только Северную Болгарию —при условии, что Турция пообещает оставить и Южную, Пообещает!

Как только русская армия вошла в Румынию, ей стало не хватать всего: провианта, фуража, боеприпасов, медикаментов. И сейчас здесь, за Дунаем, воюет впроголодь, в рваной обуви, а товарищество «Грегер и К°» вовсю распоясалось в своих спекулянтских махинациях, и управы на него нет. За него заступается сам генерал Непокойчицкий.

Размышления Николова прервал шум, доносившийся из Систова; над крышами подымалась пыль, раздались несколько выстрелов и чьи-то вопли. Затем показался скачущий наметом казак, он закрутился среди марширующих ополченцев, крича:

— Эй, братушки, где ваш офицер? Живо!

Подскакав к Райчо, казак доложил, что комендант

Систова приказал всем ополченцам немедленно занять оборону на западной окраине Систова, перекрыть дорогу на Плевну и держаться до последнего.

— Кажись, беда, ваш скородь: сказывают, турки от Плевны прорвались. А у нас здесь и сил-то, почитай, нет. И переправа!

Не надо было быть грамотным военным, чтоб понять всю катастрофичность создавшегося положения. Если прорвалась армия Осман-паши, то она всей силой обрушится на Систово, на единственные мосты и отсечет всю Дунайскую армию вместе с Главной квартирой и резиденцией царя под Велико Търново, в селе Радоницы.

Хорошо, что у ополченцев в сумках и заплечных мешках уже были патроны, и еле обученная дружина Николова побежала на дорогу.

Выбрав место, Райчо приказал немедленно чем угодно окапываться, послал в ближайшие дома за ломами, кирками и лопатами, предупредив, что, если хозяева не будут давать, забрать силой. Закричал вдогонку:

— Горбенко, Конопатов, Казимирчук, назад. Управляйтесь здесь. В деревню не надо. Вы русские.

— Мы, ваш скородь, украинцы,— возразили Горбенко и Казимирчук.

— Сейчас это все равно. Коли придется отбирать у жителей инструмент, то пусть это делают болгары. Горбенко, берите первую роту и закрепляйтесь на той высотке. Рядом лощина, по моему знаку рубите все деревья на засеку. Марш!

У необстрелянных ополченцев тревожно блестели глаза. Николов бегал от окопа к окопу и твердил одно и то же.

— Вот ваш бруствер — это Болгария. Задний край окопа — нет ни Болгарии, ни нас.

Через несколько часов на дороге показались интендантские повозки; затем проехали раненые казаки, они еле держались в седлах. И никто ничего толком не мог сказать, кроме того, что турки здорово ударили и много побили наших. Потом показались группами и в одиночку санитарные фуры. На многих ездовыми были сами раненые. Медперсонал разбежался.