Егор Чекрыгин - Странный приятель 1 - 4

Пришлось проставиться Йоовику большим кувшином вина, чтобы послали именно меня… Нет, я вовсе не собираюсь прельщать студиозусов великолепием и роскошью королевской службы — умные в это не поверят, а дураков нам и без того хватает. А вот забраться в тамошнюю библиотеку, да хорошенько поковыряться в старых пыльных томах… да может еще и с умными людьми поговорить — вот это будет весьма недурственным занятием, а то признаюсь тебе — со всеми этими каторгами и армиями, я несколько одичал.

Одно плохо. — Печально вздохнул Готор, после чего выдал одну из своих чудных шуточек. — Печально, что у вас не принимают в университеты девушек. — Только представь как милые стайки дивных пташек, полных желания познавать новое и лишенные родительского надзора, порхают по аудиториям или бродят по тенистым аллеям, в ожидании храброго солдата, который поведает им о своих подвигах… в том числе и на войне!

— Да уж, — развеселился Ренки представив себе эту фантастическую картину. — Это было бы премило. Одна беда — чему именно смогут обучаться юные особы в университетах? — Уж не медицине ли и законоведению? А может — гы-гы… Девушки окажутся сильны в математике, философии, или га-га-га, в алхимии с астрологией?

Вот скажи мне Готор — откуда в твоей голове вообще возникают столь бредовые идеи?

— Да не такие уж они и бредовые… — Сказал Готор, с самым серьезным видом продолжая шутить и дурачиться. — Или ты думаешь что женщины совсем уж не способны к обучению?

— Ой не смеши… У меня опять ребра заболят. — Махнул рукой Ренки, а потом вдруг став очень серьезным, задал вопрос который серьезно беспокоил его все последние дни.

— Слушай Готор, а меня того… Лицо… Ну, в смысле — сильно изуродовали?

— Хм… — Готор даже словно поперхнулся, настолько неожиданным был этот вопрос. Раньше как-то его молодой приятель столь явно не демонстрировал свою озабоченность внешним видом. — Да нет. Не сказал бы… — Ответил он, предварительно внимательно поглядев на Ренки, будто видел его в первый раз. — Только вот тут вот, слева, где под волосами шрам идет, седая полоска появилась. Но это даже придает тебе мужественности и загадочности. А то что на лоб выходит… Так это, знаешь ли, тебе придает этакий грозный и слегка суровый вид, вроде как ты бровь нахмурил во гневе. — Девушкам наверное такое понравиться!

* * *

В полной мере оценить как его новая внешность действует на противоположный пол, Ренки смог примерно через неделю, когда полковой лекарь оу Мавиинг наконец отпустил его из госпиталя «долечиваться своими силами».

После чего его друзья доставили сержанта оу Дарээка в дом, где они должны были проживать со старшиной Готором, согласно квартерной цидуле 7.

Вообще-то двум сержантам не полагалось жить в таких роскошных условиях, но поскольку от полка осталось меньше половины численного состава, все пользовались моментом, и старались устроиться как можно лучше. Даже солдаты, которым по уставу на зимних квартирах полагалось иметь одно спальное место на трех человек, (один спит — двое бодрствуют), — расселялись весьма вольготно в домах местных мещан.

Так что впервые за долгое время, у Ренки появилась собственная комната, и возможность уединиться в ней. Уже одно это, делало условия его новой жизни, почти райскими. А если еще учитывать мягкие перины, небольшой садик за домом, и обилие воды и фруктов — на какое-то время Ренки показалось что он попал в сказку. НО…

Чистый и уютный двухэтажный домик, содержала еще вполне себе не старая вдова из купеческого сословия. Поначалу ей очень даже сильно не понравилось, что ее домик займут под зимние квартиры для солдат, поскольку компенсация, что мог предложить за это неудобство муниципалитет, была весьма далека от сумм которые можно было выручить за сдачу внаем жилья частным лицам… Да и терпеть в своем доме грубую солдатню… не слишком приличествует почтенной горожанке, чьей руки и капиталов, добивалась парочка, еще вполне бодреньких и обходительных кавалеров-вдовцов.

… Но Ренки уже понял, что когда Готору это надо, он сможет очаровать даже дракона. (Как-то раз приятель даже рассказывал, что будто бы есть специальные книги, которые учат как обхаживать людей, и что он все их читал). А их хозяюшка была отнюдь даже не драконшей, — и даже ее весьма почтенный, (с точки зрения Ренки), возраст (лет тридцать пять наверное, а то и все сорок), не помешал ему обратить внимания на то, что она весьма мила и по своему красива.

Увы, но первое что ошарашило нашего героя, когда он поддерживаемый друзьями пришел в дом и был представлен хозяйке, — это взгляд которым одарила его сия особа… Взгляд был… Совсем не тот, который жаждет увидеть в глазах любой женщины юноша, едва подошедший к рубежу восемнадцатилетия… Жалость и сострадание, конечно красят любую женщину. Но когда на тебя смотрят как на раздавленного колесами телеги, мокрого котенка… хотя в душе ты уверен что вид у тебя весьма геройский… это печально.

Что ж — впервые добравшись до сколько-нибудь приличного зеркала, что висело в его комнате, — Ренки и сам смог оценить перемены, которые, за прошедшие полтора года внесла в его внешность суровая жизнь.

Когда-то, давным-давно, когда он последний раз смотрелся в зеркало перед тем как пойти на деревенские танцы, — оттуда на него смотрел юноша, сочетающий в себе мягкие, почти детские черты лица, с высокой и мускулистой фигурой человека никогда не знавшего тяжелого физического труда, но проводящего немало времени совершенствуя свое тело и дух, воинскими упражнениями.

У того юноши был несколько рассеянный и задумчивый взгляд с этакой поволокой, ибо его хозяин частенько слишком много времени проводил в мире грез, где воинские подвиги свершаются без пролития крови, вывороченных кишок и расплескавшихся по земле мозгов, все дамы прекрасны и добры, девушки целомудренны и нежны, командиры суровы но справедливы, а товарищи веселы, бескорыстны, и преданны общему делу и великой цели — служению Королю!

… Сейчас же, из предоставленного вдовушкой зеркала, на Ренки смотрел тощий жилистый парень неопределенного возраста, с впавшими щеками и обострившимися после долгой болезни чертами лица, обгоревший под зарданским солнцем до коричневого оттенка кожаных ремней солдатской амуниции. Да еще и одетый в мундир, более напоминающий лохмотья нищего, — мятый, выцветший, и многократно заштопанный грубыми солдатскими руками, причем нитки и заплатки для починки мундира подбирались по принципу «что есть», и весьма резко выделялись на общем фоне. Какое уж тут геройство — впору идти на рынок попрошайничать.

Но больше всего Ренки удивил собственный взгляд. — Где уж тут говорить про романтику и мечтательность? — Бегающий настороженный взгляд исподлобья, как у бездомной собаки, давно разочаровавшейся в доброте людей, и все время ожидающей пинка или удара хлыстом. Взгляд человека, которому стало привычно наблюдать чужую смерть, и убивать самому. Взгляд человека, который давно уже не ждет от жизни ничего хорошего, но готов в любую минут встретить опасность.