Рольф Добелли - Территория заблуждений

Почему же мы поступаем так глупо? Мы не видим отрицательную сторону множественного выбора. В мире финансов все ясно: опцион на ценную бумагу всегда чего-нибудь да стоит. Во всех других областях возможность выбора тоже имеет свою цену, но она скрыта от нас: каждый вариант требует умственного напряжения и расходует ценное время. СЕО, который проверяет каждый из вариантов расширения бизнеса, ни один не доводит до конца. Организация, которая хочет вовлечь в орбиту своих интересов все потребительские сегменты, скорее всего, вообще никого не привлечет. Продавец, который подбегает к каждому потенциальному покупателю, в конце концов рискует остаться без клиентов.

Вывод: мы помешаны на том, чтобы усидеть на двух стульях, ничего не исключать и быть для всего открытыми. К успеху нас это не приводит. Мы должны учиться закрывать двери. Добавьте к этому некую жизненную стратегию, наподобие стратегии компании, заключающуюся в сознательном отказе от определенных возможностей. «Мое жилье — возможность»[21] (I dwell in Possibility) — так называется прекрасное стихотворение XIX века Эмили Дикинсон. Прекрасное, но нерентабельное. Поэты уже тогда придерживались не лучшей стратегии.

Примечания к главе «Неспособность закрыть дверь»

Почему мы меняем хорошее на новое

Неомания

Как будет выглядеть мир через 50 лет? Как будут обустроены наши будни? Какими вещами мы будем окружены? Люди, которым задавали этот вопрос 50 лет назад, имели смутные представления о том, что сегодня является нашей действительностью. Они говорили, что небо будет кишеть летающими машинами. Города будут выглядеть как стеклянные миры: между небоскребами из стекла и бетона, словно спагетти, протянутся магнитные дороги. Мы будем спать в пластиковых камерах, работать в подводных городах, проводить летние каникулы на Луне и питаться пилюлями. Мы не будем рожать детей, мы будем выбирать их из каталога. Нашими лучшими друзьями будут роботы, смерти не будет, а свои велосипеды мы, конечно же, поменяем на реактивные ранцы.

Но взгляните вокруг. Вы сидите на стуле — изобретении времен египетских фараонов. Вы носите брюки, созданные более 5000 лет назад. Идея ваших кожаных ботинок берет начало во времена ледникового периода. А ваши стеллажи (например, модель «Билли» от IKEA) не из пластика, а из дерева — старейшего стройматериала на Земле. Вы читаете книги, отпечатанные на бумаге, и, возможно, в очках — так же, как ваш прадед. Вас также до сих пор роднит то, что за обедом вы сидите, вероятнее всего, за деревянным столом и вилкой (известной со времен древних римлян как убийственное дополнение (англ. killer app ) подносите куски мертвых животных и растения ко рту. Ничего не изменилось.

Так как же будет выглядеть мир через 50 лет? Эссеист Нассим Талеб, у которого я позаимствовал вышеупомянутые примеры, в книге «Антихрупкость»[22] отмечает: нужно исходить из того, что наиболее значимые технологии, которые существуют по меньшей мере 50 лет, остаются в быту и в последующие 50 лет. А те технологии, которые существуют совсем недолго, через несколько лет станут неактуальными. Почему? Рассмотрим технологии как виды животных: те, что на протяжении столетий устояли против эволюционного натиска, скорее всего, останутся и в будущем. Старое прошло проверку, ему присуща определенная логика, даже если нам она кажется непонятной. Если что-то существует уже больше столетия, то ему суждено быть и дальше.

Любое общество, представляющее свое будущее, придает слишком большое значение новым изобретениям, так сказать, актуальным «убийственным дополнениям». И каждое общество недооценивает роль традиционных технологий. Шестидесятые годы принадлежали космонавтике, и мы воображали себе школьные экскурсии на Марс. В 50-е годы в моде был пластик. Значит, полагали мы, в будущем все будут жить в пластмассовых домах. Мы систематически переоцениваем роль нового. Талеб приписывает это ментальной ошибке неомании — мании к новому.

Шум вокруг новинок стихает быстрее, чем мы думаем. Серьезно отнеситесь к этому, когда в следующий раз будете принимать участие в заседании по вопросам перспективного планирования. Через 50 лет будни будут по большей части такими же, как ваша сегодняшняя жизнь. Конечно, повсюду будут сверкать новые гаджеты, приводимые в действие мнимым волшебством. Но жизнь большинства из них окажется непродолжительной. Неомания имеет еще один аспект. Раньше я питал симпатию к так называемым ранним последователям [23] (англ. early adopters ), типу людей, которые не могут жить без последней версии iPhone. Я думал, что они опережают свое время. Сейчас же я смотрю на них как на людей иррациональных, сраженных неким недугом. Им неважно, какую реальную пользу приносит то или иное изобретение. Единственно, что для них имеет значение, — аспект новизны.

Понятно, что вам придется высунуться из окна как можно дальше, если вы предсказываете будущее. Особенно наглядно продемонстрировал это Макс Фриш в романе Homo faber, изданном в 1957 году. Некий профессор пророчествуют об утопическом, объединенном электронными сетями мире: «Вы будете смеяться, господа, но так оно и есть, путешествия — это атавизм, придет день, когда вовсе не будет транспорта, только лишь свадебные пары будут ездить в дрожках, больше никто».

Примечания к главе «Неомания»

Почему пропаганда действует

Эффект спящего

Во время Второй мировой войны каждая страна выпускала пропагандистские фильмы. Население, особенно солдаты, должно было с воодушевлением сражаться за свою родину и, если надо, умирать. США выделяли на пропаганду так много фи­нансовых средств, что американское военное министерство в 40-х годах попыталось выяснить, действительно ли так необходимы столь дорогие фильмы. В ходе исследований была предпринята попытка установить, как изменялось поведение простых солдат под воздействием пропаганды. Результат разочаровал: фильмы ни на йоту не поднимали военный дух.

Из-за того, что были плохо сделаны? Едва ли. Скорее, потому, что зрители знали — они имеют дело с пропагандой. Это дискредитировало передаваемую через фильм информацию еще до его выхода на экран. Фильм по-прежнему мог приводить стройные доводы и воздействовать на эмоциональную сферу, но зрители мгновенно обесценивали все аргументы.