User - o bdf4013bc3250c39

ручку. Записав номер доктора, он еще раз подтвердил: - Обязательно

позвоню, вот закончу дела…

4

- Не тяните долго, не в ваших интересах, - посоветовал Лазутин и мягко

притворил за собой дверь.

- Лазутин, Лазутин, милый, добрый Лазутин, - напевая под нос, Добряков

кинулся на кухню, достал из холодильника еще одну запотевшую бутылку,

откупорил ее и прямо из горлышка, с наслаждением влил в горло. Крякнул, выдохнул пары и, расплывшись в улыбке, еще раз пропел:

- Лазутин, милый мой Лазутин…

Поглядел на блокнот с записанным номером и добавил:

- Хороший ты человек, Лазутин. Но на прием к тебе я, конечно, не приду.

И впрямь, зачем было идти? Жить стало веселее. В холодильнике его

дожидались еще несколько бутылок пива, на руках был рецепт, по которому

можно было купить спасительное средство от бессонницы. А если еще

удастся сегодня отвезти посуду в пункт приема и сдать – глядишь, еще

лишняя тысчонка появится в кармане. Купить снотворное и с десяток

бутылок. Добряков прикинул, подсчитал. Хватит!

В тот же вечер он крепко напился и мертвецки заснул около полуночи. Но в

половине пятого, как по будильнику, проснулся от знакомой боли в груди. На

этот раз пугаться было нечего. Он прошел на кухню, откупорил флакончик со

снотворным и проглотил три таблетки. Потом осушил поллитру пива и снова

завалился спать.

* * *

Снотворного хватило недели на три. Все это время Добряков с ужасом глядел

на постепенно пустевший флакончик и боялся подумать о неминуемом и

недалеком будущем. На прием он, конечно, не пойдет. Хотя бы потому, что

знает: никакого снотворного Лазутин больше ему не пропишет, а начнет

5

пичкать лекарствами, а то чего доброго посоветует лечь в наркологическую

больницу.

Ну, уж нет! Добряков там уже бывал, и нового желания пока что не

появлялось. Конечно, там хорошо: тихо, спокойно, кормят неплохо, после

трех дней лечения пить уже не тянет. Но все равно это не дома. Это выход для

тех, кому деваться некуда, ни кола, ни двора. Повидал там Добряков таких –

пропивших квартиры, промотавших все деньги, ночующих под заборами и на

стройках. Эти, понятное дело, за счастье сочтут провести полтора месяца на

халяву, на всем готовом. А ему зачем туда? У него квартира. Своя, отдельная.

Работы пусть пока нет, но ведь когда-нибудь она появится, не может не

появиться!

«Так что извините, доктор, - злорадно подумал Добряков, - но я не ваш

пациент, тут вы ошиблись! Крупно ошиблись!»

И вот снотворное кончилось. Он проснулся около полудня, опохмелился и

стал собирать бутылки. Сложил сорок семь штук в огромную «челночную»

сумку, переложил их тряпьем, чтобы не звенели дорогой и застегнул

«молнию». Ехать до пункта приема нужно было с полчаса, а чтобы не

тосковать в дороге, он налил в пластиковую бутылку из-под кваса пол-литра

пива. На этот случай у него имелось несколько таких темных бутылочек.

Отвинчиваешь в автобусе пробку, не спеша потягиваешь пивко… Хорошо! И

на взгляд других никакое это не пиво, а самый настоящий «Очаковский» квас, который любит и пьет, почитай, весь город. Так что и людей не стыдно, и

самому удовольствие.

Когда автобус подошел к конченой остановке в глухом частном секторе возле

железнодорожной платформы, бутылочка, как полагается, была пуста.

Добряков бережно завинтил крышку, сунул пластик в карман и выволок

сумку из автобуса. Осмотрелся. Так, все в порядке. Работают. И поспешил к

покосившемуся вагончику, где бывший алкоголик Порфирьич, глубокий

6

старик в засаленном пиджаке и с неизменной потухшей папироской в зубах, сосредоточенно пересчитывал бутылки и тыкал грязным пальцем с

обгрызенным ногтем в потертый калькулятор. Потом, вынув из-за пазухи

толстую пачку бумажек, старик отсчитал, сколько положено, и протянул

деньги пожилому потрепанному мужику.

«Бывшим» Порфирьича называли не только за глаза. Он и сам откровенно

признавался каждому, что прежде, еще лет десять назад, ужасно и запойно

пил, но потом вдруг как-то враз сумел завязать и с тех пор, по его словам, не

брал в рот ни капли. Даже по праздникам. Говорил он это охотно, каждому

клиенту, словно ждал: а не попросит ли кто-нибудь рассказать об этом его

секрете. И тогда, конечно, он подробно и обстоятельно, с доскональным

описанием конкретных случаев и тончайших нюансов симптоматики,

сердобольно расскажет о своем личном опыте. Текст этой лекции давно был

им сочинен, нацарапан на тетрадном листочке и заучен наизусть. Более того, на разные случаи жизни в голове Порфирьича хранилось несколько

вариантов лекции – для запойных, пропащих алкашей, для начинающих, для

решивших завязать. Но главным коньком каждой лекции, ее сутью и

квинтэссенцией была финальная ее фраза: «Алконавты не наследуют

царствия Божия!» Где, когда он услышал эту фразу – было, наверное,

неизвестно даже ему самому, однако убийственность и неоспоримость ее, да

еще после такой содержательной лекции, должна была, он не сомневался, у

любого окончательно отбить пристрастие к бутылке. Но, на беду

Порфирьича, таких заинтересованных слушателей среди сдающих тару

почему-то не находилось, и старик каждый раз, поглядев в глаза очередному

клиенту или клиентке, увидев их потухшие взгляды и трясущиеся руки, с

грустью наблюдал, как люди алчно пересчитывают деньги, попутно

производя несложный арифметический расчет, и удрученно вздыхал: «Не

наследуют, не наследуют …»

7

Еще издалека завидев знакомого мужчину, своего давнего и постоянного

клиента, Порфирьич приветливо помахал рукой и заведомо приготовил

большой пустой ящик, поставив его перед собой. Добряков опустил сумку

перед стариком и выдохнул:

- Здорово, Порфирьич!

- Привет, - кивнул старик. – Сосчитаем? – и принялся вынимать из сумки

изумрудно сверкающие на ярком солнце бутылки.

- Ты верен себе, - осклабился Порфирьич, составив бутылки в ящик. –

Берешь по-крупному. А то приносят по три, по четыре штуки, не успевают

получить гроши, как тут же бегут пропивать их. Эх, хороши наследнички, -

опять вспомнил старик свою несостоявшуюся лекцию. – Не наследуют они,

понимаешь, не наследуют…

- Слышь, Порфирьич, ты того… давай после поговорим, - отказываясь

понимать приемщика, перебил его Добряков: воздействие алкоголя

проходило, к груди подступало знакомая тяжесть. – Ты дай мне бабло, а

поговорим потом. Я вот до киоска добегу, - ткнул он рукой в сторону, -

вернусь, и поговорим.

- А послушаешь меня? – взыграла в старике надежда.

- Послушаю, - нетерпеливо отмахнулся Добряков, – куда ж я без тебя?