Стэн Барстоу - Любовь... любовь?

Скерридж пристально глядел то на купон, то на газету. Вошел какой-то человек и остановился у стойки рядом с ним. Он заказал себе выпить и заметил, обращаясь к Скерриджу: «Ну, и холодище сегодня, правда?» Скерридж не отвечал: он едва ли даже заметил, что сосед обратился к нему. В его мозгу бурлил Гольфстрим, он даже сжал пальцами виски, стараясь совладать с собой и успокоиться, чтобы не торопясь еще раз проверить результаты. Нет, все так, как он и думал. Ошибки быть не может: он выиграл по семи матчам в комбинации — вот выиграть бы еще один матч, и он наберет нужное число очков. Оставалось сверить цифры, а поскольку матч был поздний, данные о нем были впечатаны в последнюю минуту в самом низу страницы. Скерридж снова попытался их разобрать. Он выиграл либо в комбинации, либо по отдельным результатам. В последнем случае сумма будет меньше и он получит лишь часть выигрыша. Словом, его ждет либо несколько жалких сотен фунтов, либо состояние.

— Послушайте... Вы не можете это разобрать?

Он сунул газету под нос человеку, который ранее обращался к нему, тыча пальцем в расплывшийся шрифт.

— Вот эта последняя строчка, тут. Что здесь напечатано — просто двойка или же два и три?

Человек поставил кружку на стойку и взял газету из рук Скерриджа. Он повернул ее к свету.

Что-то не ясно, — сказал он. — Не знаю. Похоже, что два и три. Выигрыш по одному матчу.

— Не может быть, — сказал Скерридж. — Здесь должен быть выигрыш в комбинации. — Он обернулся к шахтерам, игравшим в домино: — Есть у кого-нибудь «Эхо»?

Голос у него был такой взволнованный, что верзила-шахтер, передавая ему газету, спросил:

— Что с тобой, Фред? Выиграл круглую сумму?

Скерридж выхватил у него газету.

— Еще не знаю, — сказал он. — Не знаю. — Он провел пальцем по интересовавшей его колонке. Выигрыш был в комбинации, по восьми матчам, на которые он поставил.

— Комбинация, — сказал Скерридж. И скомканная газета соскользнула на пол.

— Эй, ты! — крикнул ему верзила. — Это моя газета, верни ее, раз она тебе не нужна!

— Да я куплю тебе десять таких газет,— сказал Скерридж.— Я выиграв комбинацию в восемь матчей. Восемь проклятых матчей. Вот, смотри! — Он схватил купон со стойки и сунул его под нос сидевшим за столом шахтерам. — Я восемь раз выиграл, а в купоне как раз восемь талонов!

Тот, что сидел с краю, взял купон и внимательно осмотрел его.

— Видишь, — сказал Скерридж, тыкая в купон пальцем. — Семь талонов вот тут и один здесь.

Шахтер смотрел на купон, вытаращив глаза.

— Ей-ей, не врет. Ей-ей!

— А ну-ка, дай взглянуть, — сказал другой. Все положили домино черной костью кверху, и купон пошел по рукам.

— Счастливый, черт, — пробормотал один из игроков.

Скерридж тут же прицепился к его словам и возбужденно воскликнул:

— Счастливый, говоришь? А сколько лет я на это потратил! Сотни фунтов вложил и вот сейчас только выиграл.

— На этой неделе подбивают итоги, Фред, — сказал верзила. — Выигрышей-то всего восемь, так что дележки большой не будет. Да, тысяч сто можешь получить!

Услышав эту астрономическую цифру, на одни проценты с которой человек мог недурно прожить до конца своих дней, все умолкли. Сто тысяч фунтов! Скерридж, который думал лишь о том, что выигрыш у него в руках, до сих пор как-то не представлял себе его размеров. Но сейчас глаза его, да и все лицо загорелись диким огнем.

— И выиграю! — рявкнул он. — В купоне-то всего восемь талонов, я же сказал!

Он схватил кружку со стойки, сделал большой глоток и со стуком опустил ее, как бы ставя точку под принятым решением.

— Я сегодня выиграл шесть монет на собачьих бегах, — сказал он. — Всем ставлю угощение. А ну, давайте пейте. Заказывайте чего кто хочет — виски, рому, чего угодно.

Все протянули свои кружки, не дожидаясь повторного приглашения. Вскоре новость перекинулась через коридор, проникла в зал, где шел дивертисмент, и оттуда, повалил народ — они похлопывали Скерриджа по спине и пили пиво, за которое он платил, а он стоял, привалившись к стойке бара, раскрасневшийся, торжествующий.

Вскоре после того, как заведение закрылось, он очутился на улице в обществе Чарли и Уилли с целой бутылкой рома в руках и пустым кошельком в кармане.

— Я всегда говорил, — сказал Чарли, — всегда говорил: деньги не должны стоять между человеком и его друзьями.

— Какие деньги? — спросил Скерридж.

— Все в порядке, Фред. Ты чертовски верно поступил. Ну, что такое деньги? Я тебе скажу, что это такое — это проклятие для всего человечества, проклятие... И все равно я б хотел, чтоб их у меня был целый погреб. Вот если бы у меня был их целый погреб, я бы купил девятигаллоновую бочку пива, спускался бы каждый вечер вниз, пил бы и пересчитывал денежки. Я бы и тебя позвал, Фред, чтобы ты мне помог. Уж я бы не забыл тебя, нет, ни в коем разе. Я старых друзей не забываю. Ну, к чему они, деньги, если человек перестал иметь приятелей?

Уилли икнул.

— Дружба — это главное.

— Ничего вернее, Уилли, ты в жизни не сказал,— подтвердил Чарли. Он снова обхватил Уилли за плечи и повис на нем. — Сердце у тебя там, где надо, Уилли, мой мальчик.

Они расстались на углу, и, когда Скерридж уже отошёл, на несколько шагов, Чарли крикнул ему вслед:

— Смотри, не забудь прокатить меня на своем «роллс-ройсе».

Скерридж помахал бутылкой рома над головой.

— В любое время. В любое время.

Проходя через город по Корпорейшен-стрит, он вдруг подумал, что надо послать телеграмму в контору лотереи и потребовать выигрыш. Ведь так это, наверно, делается? Человек посылает телеграмму, требуя выигрыш, а потом — заказное письмо. Но почта была закрыта — фасад ее темнел через улицу. Некоторое время он озадаченно смотрел на здание. Как же послать телеграмму, если почта закрыта? Почему те, из лотереи, этого не предусмотрели? Тут он увидел тусклую полоску света под дверью почты и, вспомнив о существовании телефона, нетвердым шагом направился через пустынную улицу. Очутившись в будке, он некоторое время тупо смотрел на черную трубку, потом медленно поднял руку и поднес трубку к уху. Он никогда прежде не пользовался телефоном-автоматом и, услышав тихий голос у самого своего уха, вдруг испугался и грохнул трубкой о рычаг, словно она обожгла ему руку. Только тут, стоя в будке и тяжело дыша, он вспомнил, что для разговора нужна мелочь. Он принялся шарить по карманам. В результате длительных поисков на свет появились всего две монеты — шестипенсовик и пенни, они лежали на ладони Скерриджа, и он смотрел на них со смешанным чувством облегчения и сожаления. Сожаления от того, что он не может заявить о своем выигрыше, и облегчения от того, что можно отложить сложную процедуру отправки телеграммы до завтрашнего дня.