Стэн Барстоу - Любовь... любовь?

Морган постоял с минуту, насупившись, не зная, что делать. Он просто не понимал ее, и, поскольку она вела себя так, точно его и в комнате не было, он распростился и ушел.

Возвращаясь в машине домой, он ругал себя на чем свет стоит за свой поспешность и глупость и удивлялся непостижимости женского поведения.

— Все я испортил, Томас, — признался он позже своему брату, сидя в его гостиной над бакалейной лавкой в одном из грязных закоулков Крессли. — Надо было мне выждать. Нельзя так просто взять и перешагнуть через тридцать лет. — Он задумчиво попыхивал трубкой. — И все равно понять не могу, почему она вдруг так вспылила. Она просто ненавидела меня в ту минуту, точно я причинил ей какое-то зло.

— Ты разбудил ее совесть, появившись так вдруг, — сказал Томас. — Удивляюсь я тебе, должен признаться: ну, чего ты помчался к ней, не успев вернуться домой. Ведь она тогда так с тобой поступила... Не успел ты уехать, как она кинулась к другому и вышла за него замуж. А ведь ты тогда все устроил, чтоб она приехала к тебе, как только ты наладишь там жизнь.

Морган вздохнул.

— Да, и все-таки она была замечательная девчонка, Томас, — такой она и осталась! Хорошая женщина, гордая. Вся беда в ее гордости. Если бы я мог с этой ее гордостью сладить, все было бы в порядке. Хорошая она женщина... Какой она была бы радостью для такого, как я, на закате жизни.

— На закате жизни, — фыркнул Томас. — И это говоришь ты, в твои-то годы! Сколько тебе лет — пятьдесят два, пятьдесят три? Такой славный малый, самостоятельный, и деньги у тебя водится. Нет, тебе радости в жизни не занимать. И таких, кто захочет тебе эту радость дать, найдется сколько угодно. А много радости она тебе дала? Я-то ее никогда толком не знал, но слыхал, что уж больно она взбалмошная.

Морган покачал головой и задумчиво улыбнулся.

— Мне казалось, что я знал ее, Томас, — сказал он. — Мне казалось, что я знал.

Настало рождество, а потом и Новый год — и с ним сухие колючие ветры, дувшие неделями. Потом пришел февраль с жестокими холодами и метелями — месяц, когда температура по нескольку дней не поднимались выше нуля. И вот наконец, когда уже начало казаться, что мрачная зима будет длиться вечно, земля вдруг потемнела, набухла — близилась весна. В темных зимних лесах замелькали зеленые сережки, в городских садах и скверах появились крокусы, белые, сиреневые, желтые.

Морган жил не спеша, заполняя дни встречами со старыми друзьями, возобновляя старые знакомства, а также занимаясь перестройкой Грейстоунского коттеджа по своему вкусу. Судя по всему, он намерен был жить в нем холостяком, ибо за все это время ни разу не видел Сары, хотя она всегда присутствовала в его мыслях.

Однажды солнечным воскресным утром в начале мая он, по обыкновению, явился к Томасу на воскресный обед. Жена Томаса Мег готовила в кухоньке над лавкой.

— Томас наверху, на чердаке, Морган, — сказала она ему. — Ни с того ни с сего вдруг решил разобраться в старом хламе.

Морган полез наверх и обнаружил брата, склонившегося над жестяным ящиком, в котором лежали какие-то пыльные книжки. Он постоял с минуту в дверях, наблюдая за ним. В склоненной фигуре он увидел вдруг мечтательного юношу, который много лет назад с такой алчностью читал все подряд. Но как только Томас выпрямился и обернулся — сходство исчезло.

— А, это ты, Морган, входи, входи. — Сверху из слухового окна падала полоса солнечного света, и Томас прищурил глаза за стеклами очков. — Я вот тут надумал покопаться в старом барахле.

Морган присел на шаткий стул, а Томас снова принялся копаться в пыльных книжках, он вытаскивал их из ящика одну за другой, сдувая пыль и просматривая названия. Время от времени он задерживался на какой-нибудь книжке, перелистывал страницы, читал первый попавшийся кусок.

— Я просматривал некоторые из них на прошлой неделе,— сказал он. — Несколько лет к ним не притрагивался. — Он сел на ящики напротив Моргана, держа в руках тяжелый, хорошо переплетенный том. — Помнить, как я экономил и копил деньги, чтобы покупать эти книжки, Морган? За какую только работу ни брался. — Он прочел заглавие на корешке: — «История Англии и ее народа» в десяти томах, мне казалось, что я всю историю буду знать, если прочитаю их.

Морган кивнул:

— Да, таких любителей грызть науку не часто встретишь, Томас.

Томас взвесил книгу на руке.

— А теперь эти книга сами стали историей, Морган, Элементами моей истории — истории неудачника.

Он снял очки и протер стекла платком.

— Странные трюки проделывает с нами жизнь. Когда мы были мальчишками, ведь это я — Томас, книжник, готовился завоевывать мир. А вместо этого сижу в бакалейной лавке на задворках, тогда как ты, малый неотесанный, но энергичный, наживаешь на другом конце света состояние и возвращаешься прямо как герой из романа.

В юности братья были слишком разные, и это сказывалось на их отношениях, мешая сближению, но сейчас Моргана вдруг охватило удивительно теплое чувство к Томасу.

— Ты слишком сурово себя судишь, друг, — сказал он мягко. Бывают разные неудачи и разный успех. Разве ты не счастлив? Да и Мег счастлива с тобой, я это вижу. А мне нечем похвастать, кроме денег в банке. Правда, я бы солгал и покривил душой, если бы сказал, что для меня это не имеет значения. Это очень греет, Томас. И все-таки есть вещи, на которые я бы эти деньги променял.

Томас улыбнулся и потрепал Моргана по колену.

— У меня действительно все в порядке, Морган. Просто ты вернулся и вспомнилось прошлое. Я бы не хотел, чтобы жизнь моя сложилась иначе — во всяком случае не хотел бы лишиться ради этого Мег. — Он отложил книжку в сторону и нагнулся над ящиком. — Она бы с меня живого шкуру сняла, если бы слышала, что я тут говорю.

Через несколько минут раздался голос Мег, которая звала их завтракать снизу, стоя у подножия лестницы. Морган сунул трубку в карман и поднялся.

— Одну минутку, Морган, подожди.

Морган повернулся и посмотрел на брата. На узком лице Томаса было какое-то странно смущенное выражение; он порылся в кармане.

— У меня тут есть кое-что. Это принадлежит тебе, а значит у тебя оно и должно храниться. — Он вынул из кармана конверт. — Он пролежал здесь много лет. Я считал, что, нечего тебе его отправлять, раз прошло столько лет, но выбросить его не решился.

Он протянул конверт Моргану, тот ваял его и повернул, чтобы взглянуть на почерк. Почтового штемпеля не было — только его фамилия, написанная высохшими, выцветшими чернилами.

— Это еще что такое? — спросил он.

— Да, наверно, ничего особенного, — сказал Томас.

Но это адресовано тебе, и я решил тебе его передать. Разве ты не знаешь, чей это почерк?

— Нет.

— Да ее же — Сары. Наверно, она тут пишет, что решила к тебе не приезжать.