Анатолий Чубайс - Приватизация по-российски

Помню, встретились с Гайдаром, рассказал ему про зону. Егор - человек деликатный. Он очень аккуратно резюмировал: "Если ты, Толя, считаешь, что зона нужна, давай делай". Но вижу, что идея его несильно вдохновила.

Тем не менее к идее создания зоны я в конце концов склонился и стал ею заниматься всерьез. Так получилось, что главным моим оппонентом оказался Петя Филиппов, который эту идею на дух не принимал. Ареной нашего с ним диспута стала трибуна Ленсовета. Отстаивая свою точку зрения, я провел на ней в общей сложности часов 50, не меньше. А Ленсовет в то время - это было нечто! Там нужны были солидные аргументы и очень профессиональный разговор. Петю мне все же удалось уломать: на всех голосованиях по всем ключевым вопросам прошли мои документы. Выбили мы и постановление российского правительства.

Но тут возникли сложности иного порядка: демократические власти начали выяснять отношения друг с другом: председатель Ленсовета Собчак давил на председателя исполкома Щелканова, заместителем которого я работал. Причиной этому были сугубо личные отношения, что, естественно, общему делу не помогало. Дошло до того, что во время очередной бурной дискуссии на заседании Ленсовета Собчак предложил снять Щелканова и избрать председателем исполкома Чубайса. Я взял слово и выступил в ответ довольно резко. Сказал, что предложением польщен, но принять его не могу, у нас сложилась дружная команда и раскалывать ее было бы большой ошибкой.

Думаю, что именно этот мой отказ стал причиной того, что когда в июне 1991 года была введена должность мэра и Собчака выбрали руководителем исполнительной власти, меня в исполкоме вежливо потеснили, оставив символическую должность экономического советника. Новая исполнительная власть идею свободной экономической зоны особенно не продвигала, а под обломками союзного государства она была похоронена окончательно.

В этой суете прошло лето и наступил август 1991 года. Я был в отпуске. Путешествовал на машине, 19-го как раз приехал в Москву. Перезванивался с Гайдаром, пытаясь выяснить, что происходит. Звонил в приемную Силаева, как сейчас помню, сообщал о передвижении танковых колонн из разных частей Москвы. А потом поехал в Питер, 20-го вечером пришел в Ленсовет, где было непривычно пусто. В полном составе собралась только наша команда. Помню, кто-то пришел с топориком. Сидели в ожидании танковых колонн, перезванивались с Белым домом.

А уже в сентябре Гайдар пригласил меня к работе над программой. Это было естественное продолжение нашей совместной научной деятельности в течение последних десяти лет. Работали в Архангельском, на 15-й даче. По иронии судьбы эта дача теперь принадлежит РАО ЕЭС, но ее покупал Бревнов, а не я. Ну так вот, тогда же, в сентябре - октябре, в Архангельском проводились интенсивные консультации по составу нового правительства. А 6-7 ноября пошли уже назначения.

Так началась работа в правительстве Гайдара, так начались реформы. Повторю: эти реформы не были нам навязаны кем-то, они не были продиктованы извне. Это были назревшие, наболевшие преобразования, подготовленные всем ходом российской истории...

В ПОИСКАХ ПРАВОВОГО ПОЛЯ

Петр МОСТОВОЙ

СТЫДЛИВАЯ СОБСТВЕННОСТЬ — СТЫДЛИВЫЙ ЗАКОН

К началу 80-х годов общий упадок советской экономики стал очевиден для всех специалистов. Поиски выхода из кризиса перестали быть предметом самых дальновидных экономических изысканий. Даже адепты социалистической плановой системы завели речь о необходимости реконструкции плановой экономики. Правда, при условии сохранения централизованного управления, планового ценообразования и государственной монополии внешней торговли.

Дискуссии на эти темы давно уже происходили в академической среде. В середине 80-х умеренно “реформаторские” мнения практически уже не подавлялись. Но только к началу 1988 года, когда экономический кризис вызвал острый товарный дефицит, абстрактные разговоры “про реформы” были переведены в практическую плоскость.

В основе экономических преобразований лежало “внедрение” в социалистическую экономику элементов рыночных отношений. Хозяйствующие субъекты в условиях рынка должны быть экономически самостоятельны, свободны в принятии решений, заключении договоров. Гарантом договорных отношений вместо прямого административного принуждения должны стать закон и предусмотренная им ответственность. А для этого предприятия должны располагать обособленным имуществом, которым могли бы отвечать по своим обязательствам. Это требовало создания определенных юридических конструкций, закрепляемых законодательно.

Одна из таких конструкций называлась концепцией “полного хозяйственного ведения”. Эта правовая схема предусматривала, что у предприятия, которое продолжает оставаться государственным, появляется некая “фикция собственности”. А именно в отношениях с хозяйственными партнерами оно получает право распоряжаться своим имуществом как собственным. Впрочем, не всем имуществом. Если речь шла о недвижимости, станках, оборудовании (то есть об основных фондах) — на совершение сделок требовалось согласие государства. Это ограничение мотивировалось тем, что производственный потенциал государственных предприятий, даже получивших широкую свободу выбора направлений деятельности, продолжал формироваться централизованно.

Однако довольно скоро отказались и от ограничений на сделки с оборудованием. Не казалась обременительной и “бюрократическая вставка” в виде одобрения сделок министерством. Ведь отраслевые министерства были неотделимы от своих предприятий, и к концу советской эпохи они работали уже как хозяйствующие субъекты: обеспечивали поставки сырья и материалов, сбыт готовой продукции, межотраслевые связи.

В итоге право госпредприятия распоряжаться своим имуществом в отношениях с другими предприятиями стало неотличимо от права собственности. В таком виде концепция “полного хозяйственного ведения” и была зафиксирована в законах “О предприятиях в СССР” и “О собственности в СССР”.

Конечно, произошедшая “либерализация” затронула только государственный сектор (за колхозами, предприятиями потребкооперации такая степень свободы “на бумаге” признавалась и раньше), но преобладание госсобственности тогда было абсолютным.

Применение на практике концепции “полного хозяйственного ведения” создало своеобразную ситуацию. Государственное предприятие де факто становилось собственником своего имущества. Его руководитель, действуя от имени предприятия, автоматически приобретал полномочия собственника. Возникали

предпосылки для того, чтобы из государственного служащего директор превратился в предпринимателя.