Майкл Каннингем - Плоть и кровь

— На час дня, — сказал Константин. — Ты ведь так и хотела, верно?

— Ммм?

Они свернули во Двор, где должна была состояться выпускная церемония. Здесь покоились в немом, идеальном порядке ряды складных стульев; здесь мужчина в строгом костюме, седовласый и цветущий, как само преуспеяние, обсуждал с молодым человеком в джинсах тонкости обращения с микрофоном.

— Я о ланче говорю, — сказал Константин. — Я заказал столик на час дня. У нас будет куча времени, чтобы отыскать ресторан.

— Хорошо.

Он вздохнул, и Мэри услышала, как в его легких всхлипнула мокрота. Его тело накапливало слизь, ее — подсыхало. Мэри нисколько не сомневалась в том, что к старости он станет толстым, липким, волосатым, а она — сухой и тонкой, как прутик гикори. Различий между ними становилось все больше. Иногда мысли о том, как она будет стареть вместе с Константином, внушали ей страх, но сейчас, в эту минуту, Мэри казалось, что она вот-вот прорвется сквозь пелену своих давних сомнений в крепкое, несокрушимое будущее, уже блистающее за листвой, искрящееся и поющее среди белых водосточных труб этих старых кирпичных домов, в которых прошли молодые годы великих людей.

— Нам пора идти к Билли, — сказал Константин.

— Скоро пойдем, — ответила она. — Время пока есть. Я хочу еще немного погулять по кампусу.

— Не слабый городишко, а?

Лоб Мэри вспыхнул, верхняя губа покрылась испариной. Чувства, которые Константин испытывал к Гарварду, гордость, с которой он вглядывался в тенистые тротуары и широкие лестницы этого городка, нравились ей, но он был человеком, способным сказать «не слабый». Он зарабатывал деньги, он жил бок о бок с ней и любил ее, по-своему. Но он же и поведет их после полудня в ресторан, который понравился Флорио, в «У Кого-то там».

— Пошли к Билли, — резко сказала она.

— Ты вроде погулять собиралась.

— Нет. Не понимаю, о чем я только думала, — мы и так уж опаздываем.

Как говорила Мэри, вернувшись домой, своим знакомым, о жилище Билли самое лучшее вообще ничего не рассказывать. Поначалу она и Константин решили, что ошиблись адресом. Дом выглядел так, точно он вот-вот испустит пыльный дух и повалится на поросший травой двор, оставив стоять лишь скелет из ржавых труб и крошащихся дымоходов. Мэри, сощурившись, вгляделась в листок с записанным на нем адресом.

— Нет, это здесь, — сказала она.

— Иисусе Христе, — произнес Константин. — Это ж надо.

— Не начинай, пожалуйста, — попросила Мэри. — Сегодня радостный день. Не надо портить нам праздник.

Он, хмуро кивнув, сказал:

— Надеюсь, там хоть на головы ничего не валится.

Константин держал ее под локоток, пока они поднимались по грубым доскам крыльца, а затем по лестнице, ступеньки которой больше всего походили на щепу для растопки, хоть каждая и была выкрашена в собственный кричащий цвет. «Иисусе», — бормотал Константин. Воздух здесь был пропитан сладковатым, похоронным каким-то запахом, обозначить который Мэри не взялась бы. Кошки, разумеется, и ладан — так же попахивало в церкви. Дом походил на заброшенную часовню, священное некогда место, отданное на поживу бродячим котам и вечно голодным древоточцам.

— Это ж надо, — повторил Константин, и Мэри велела ему замолчать.

Они постучали в обшарпанную дверь, голос Билли крикнул: «Открыто». Войдя, они увидели сына, одетого в латаные джинсы и поношенную фланелевую рубашку. Он и Зои сидели на софе, явно попавшей сюда прямиком со свалки. Квартира была, как бы это сказать, неописуемой — в такой вполне мог жить сумасшедший, настолько утративший элементарные представления о чистоте и порядке, что он притаскивает в нее с улицы любую грязную дрянь и с гордостью выставляет ее напоказ. Мэри, войдя в дом, невольно коснулась пальцами одной из своих сережек.

— Привет, родители, — поздоровался Билли. — Добро пожаловать в дом Эшера.

— Господи, ну и дыра, — сказал Константин. Ему удалось выдавить ворчливый смешок, и Мэри подумала: «Вот и хорошо, пусть обойдутся шуточками. Пусть сочтут все это грубоватой мужской хохмой».

— Я называю ее домом, — сказал Билли.

— Очень живописно, — улыбнулась Мэри. И прибавила, специально для Константина: — Мне нравится. Тут интересно.

И снова чувства Мэри смешались настолько, что она ощутила, как на ее верхней губе выступает испарина. Ей хотелось оградить Билли от отца. И хотелось встать рядом с Константином и строго осведомиться: понимает ли Билли, в кого он обратился? Как только он докатился до этого? Легкие Мэри сдавило, ей стало трудно дышать.

— Крысиная нора, черт ее подери, — сказал Константин.

В голосе его все еще звучал ворчливый юмор. «Пожалуйста», — безмолвно взмолилась Мэри.

— Ты кто же теперь? — спросил он. — Битник, что ли?

— Правильно, пап, — ответил Билли. — Ты, как всегда, попал в точку. Самый что ни на есть битник. Ты мгновенно во всем разобрался.

— Ну так послушай меня, дружок…

— Перестаньте, мальчики, — сказала Мэри едва слышным от удушья голосом. Невидимые железные обручи стискивали ее легкие, стягиваясь с каждым вздохом и выдохом все сильнее. — Сегодня такой счастливый день, не надо ссориться.

Билли и Зои сидели рядышком на софе, в которой, судя по ее виду, могла кишеть какая угодно зараза, способная переселиться в их волосы. Мэри передернуло, она с трудом втянула в себя воздух. И вдруг поняла, что бродяжьи наряды Билли и Зои, казавшиеся ей прежде глупыми, но безвредными, — это лишь часть порчи куда более основательной. Вот они, ее сын и дочь, наследник и наследница столетий повседневной борьбы за существование, молитв о ниспослании удачи и доброй погоды, — оба в отрепьях, волосы у обоих не чесаны, оба сутулятся, оба сидят мешком, как последние «белые голодранцы», на диванчике, который выглядел неопрятным и истертым и когда был совсем еще новым. Даже в отце Мэри, пьянице, и то было больше самоуважения. А у ее сицилийской бабушки, слишком бедной, чтобы купить бокалы или рюмки, заменявшие их баночки из-под конфитюра стояли на полке безупречно ровными рядами. Впервые за всю свою жизнь Мэри увидела в сыне чужого ей человека. Человека, способного бог весть на что, с головой, заполненной мыслями и желаниями, которые ей и вообразить-то не под силу.

— Ну правильно, — сказал Константин и, подняв руку, посмотрел на часы. Темно-синяя шерстяная ткань пиджака, четкая белая линия манжета сорочки отъехали по руке вверх, чтобы показать, во всей его спокойной неоспоримости, «Ролекс». И Мэри, когда она увидела часы мужа, на миг представилось, что он и ее сын — это офицеры двух враждующих армий: одна из них сильна, богата и оснащена танками, другая коварна, подвижна, анархична и вооружена дротиками, наконечники которых смазаны неведомым ядом.