Зоман Чейнани - Школа Добра и Зла

— Уродство означает, что вы будете полагаться исключительно на свой интеллект, — сказал Мэнли, хитро улыбаясь и подкрадываясь к Софи. — Уродство означает, что вы доверяете своей душе. Уродство означает свободу .

Он швырнул миску ей на парту.

Софи опустила глаза на черный сок из головастиков. Кое-кто из них все еще шевелился.

— Вообще-то, профессор, полагаю, что мой учитель по Красотоведению будет возражать против моего участия в этом...

— Три неудовлетворительные оценки и в конечном итоге, ты будешь уродливее меня, — выплюнул Мэнли.

Софи подняла глаза.

— Я правда не думаю, что это возможно.

Мэнли повернулся к классу.

— Кто хочет помочь нашей дорогой Софи отведать вкус свободы?

— Я.

Софи резко обернулась.

— Не волнуйся, — прошептал Хорт, — так ты будешь выглядеть даже лучше.

И не успела Софи закричать, как её уже с головой макнули в миску.

Лежа в луже на берегу школы Добра, Агата снова и снова проигрывала то, что произошло в школе Зла. Её лучшая подруга назвала её дурочкой, напрыгнула на неё, пытаясь сбить с ног, украла её одежду, оставила один на один с ведьмами, а потом еще и спросила совета в амурных делах.

« Все дело в этом месте , — подумала она. — В Гавальдоне, Софи забыла бы про занятия и замки, и мальчишек. В Гавальдоне, они наконец могли бы вместе обрести счастье. А не здесь. Мне просто необходимо вернуть нас домой » .

И тем не менее, что-то еще беспокоило ее. Тот момент на Мосту — Софи в розовом напротив школы Добра, она в черном возле школы Зла...

— Теперь все просто идеально , — сказала тогда Софи. И она была права. На краткий миг ошибка была исправлена. Они были там, где им и полагалось быть.

« Так почему же у них не получилось остаться ?»

Что бы ни случилось это было на грани. Потому что, как только Софи попадет в школу Добра, она никогда отсюда не уйдет. У Агаты перехватило дыхание. Она должна была убедиться, что профессора не обнаружили ошибки! Она должна убедиться, что они не поменяют их местами, отправив в верные школы! Но как сделать так, чтобы Софи оставалась там, где она есть?

« Ходить на занятия » , — шепнуло ей сердце.

Поллукс сказал, что для поддержания равновесия в школах четное количество учащихся. А потому, чтобы исправить ошибку, их обеих надо поменять местами. И пока Агата будет оставаться в школе Добра, Софи не сможет выбраться из школы Зла. И единственное, что она знала наверняка, — Софи вряд ли продержится в качестве злодейки. Всего каких-то несколько дней, и она будет умолять вернуться в Гавальдон.

Вперед , на занятия . Ну, разумеется!

Она найдет способ продержаться в этой ужасной школе и Софи вытерпит. Впервые, с того времени, как они были похищены, Агата открыла свое сердце надежде.

Надежда умерла спустя десять минут.

Профессор Эмма Анемон, посвистывая, вошла в ослепительном желтом платье и длинных перчатках, отороченных лисьим мехом, в розовую ирисовую классную комнату, и бросив взгляд на Агату перестала свистеть. Но потом она пробормотала:

— И Рапунцель пришлось потрудиться, — и начала свой первый урок «Как сделать улыбку еще добрее».

— Разгадка заключается в том, что улыбаться должны еще и глаза, — прощебетала она и продемонстрировала идеальную улыбку принцессы. При таких глазах навыкате и нестерпимо желтых волосах под цвет платья, Агате показалось, что профессор очень похожа на чокнутую канарейку. Но Агата понимала, что её шансы отправиться домой находятся в её руках, поэтому она стала подражать радостному оскалу вместе с остальными,

Профессор Анемон прохаживалась по классу и наблюдала за девушками.

— Не нужно так сильно щуриться...Нос чуть пониже, дорогая...О, да, само совершенство! — Она говорила о Беатрикс, которая осветила своей ослепительной улыбкой всю комнату. — Вот, Счастливцы мои, эта улыбка способна завоевать сердце даже самого стойкого принца. Улыбка, которая способна стать голубем мира даже в самой ожесточенной из войн. Улыбка, способная повести за собой королевство к надежде и процветанию!

А потом она увидела Агату.

— Эй ты! Не лыбиться!

Учительница маячила прямо перед глазами, Агата попыталась сосредоточиться и повторить идеальную улыбку Беатрикс. На долю секунды ей показалось, что у неё получилось.

— Ах, во имя сказочника! Теперь это жуткий оскал! Улыбка, дитя! Всего лишь ваша нормальная повседневная улыбка!

Радость . Думай о чем - нибудь радостном .

Но все, что приходило на ум, это Софи на мосту, которая покидала ее, променяв на мальчишку, которого даже не знала.

— А теперь улыбка определенно злая! — взвизгнула профессор Анемон.

Агата обернулась и увидела, как весь класс съежился, словно ожидая, что она превратит их всех в летучих мышей. (— Как думаете, она ест детей? — подала голос Беатрикс. — Я так рада, что переехала, — вздохнула Рина.)

Агата нахмурилась. Неужели все настолько печально.

А потом она увидала лицо профессора Анемон.

— Если тебе когда-нибудь понадобится человек, которому нужно будет довериться, если тебе когда-нибудь понадобится человек, чтобы спасти тебя, если тебе понадобится тот, кто тебя полюбит, в общем неважно для чего, ни в коем случае, дитя... не улыбайся ему .

Этикет для Принцесс, который преподавал Поллукс, оказался еще хуже. Он прибыл, ковыляя, в плохом расположение духа, массивная голова тощего козлиного тела что-то бормотало про то, что у Кастора «тело на эту неделю». Он поднял глаза и увидел, что девочки во все глаза пялятся на него.

— А я-то думал, что обучаю принцесс. А вижу перед собой только двадцать дурно воспитанных девиц, которые таращатся как жабы. Вы жабы ? Вам нравится ловить мух своими маленькими розовыми языками?

После чего девочки перестали на него таращиться.

Первый урок назывался «Осанка принцессы», который заключался в том, что девушки спускались по четырем башенным лестницам с соловьиными гнездами на голове. Задание было на выбывание. Хотя большинству девушек удалось спуститься не разбив ни единого яйца, для Агаты это было очень тяжело. И тому было несколько причин: извечная её сутулость, Беатрикс и Рина наблюдали за ней улыбаясь своими новыми Наидобрейшими улыбками, в голове свербило, что Софи выиграла бы это состязание с закрытыми глазами, нелепый вид пса, лающего об осанке, раскачиваясь при этом на козлиных копытах. И как итог, разбитые двадцать яиц о мрамор.