Белорусская литература - Плот у топи

Когда я обо всем этом для вас думал, заглянула медсестра и позвала на обед. Я пошел в столовую, переполненный мыслями. Когда вернулся, посмотрел на дисплей телефона. Там было написано: «1 прапушчаны выклiк». Звонила мама или отец с ее номера. Наверное, хотели задать мне какой-нибудь вопрос, например: «Как дела?» Перезванивать не стал – взялся снова думать, но теперь уже о родителях, о семье...

Без привлечения сторонней помощи могу вспомнить своих предков до одного прадеда по линии матери и деда по линии отца. Немного, но для поверхностного анализа достаточно. Тема исследования: «Спиртосодержащие соки, питающие мое генеалогическое древо».

Мой прадед, мамкин дед, бабкин отец, был маленького роста столяр Иван, сильно пьющий и играющий на балалайке. Более того, есть сведения, что он даже сочинял русскоязычные песни, аккомпанируя себе на этом русском инструменте. Это нехарактерно для территории, принадлежавшей в те времена Польше. Имея относительно неплохой заработок (столяр не последний человек при строительстве деревянных домов, распространенных тогда повсюду), не только пил, но и прелюбодействовал. Зато никогда не ругался матом и не курил. Курила его жена, вызывая недоумение у односельчан: тогда была эпоха некурящих женщин. Она была значительно старше Ивана, много читала по-польски, привила почтение к католическому Богу моей матери. Прабабка померла в маразме и до моего рождения. Пока была жива, называли ее, кажется, Спиридоновна. Так, Иван, бывало, пьяный припрячет честные свои деньги – и забудет куда. И в раздражительном похмельном настроении кричит громко: «Спиридоновна! Куда деньги девала?!»

Примечание: источник – рассказы очевидцев. Через полвека мой отец и я нумеровали маркером и разбирали по бревнам сруб – недвижимость покойных Ивана и Спиридоновны. Случалось находить между бревнами банкноты.

Дед Казимир в свободное от пьянки время стал отцом моей матери и, кстати, тетки тоже. Он считает, что распился на пенсии, а когда работал связистом и производил телефонизацию деревни, алкоголиком еще не был. Мои мать и бабка утверждают, что пил он всегда, просто в запои не ходил: на работу, мол, нужно было. Она обеспечивала его самогоном, ведь очередь на установление домашнего телефона зачастую длинновата, чтобы ускорить ее движение, всегда важно было заинтересовать мастера. Этот вид коррупции и сейчас популярен в сельской местности. Деньги дед Казимир любил смолоду, всегда жадничал и копил. По этой причине его можно было отнести к состоятельным людям. Первым в деревне приобрел телевизор (1967 год), передвигался на двухцилиндровом мотоцикле с коляской ИЖ-Юпитер-3 (впоследствии пропил его за ненадобностью), отстроил огромный дом, имел много животных в хозяйстве, в коллективе слыл гордецом и «гаспадаром». Шляхта, одним словом. Во время гиперинфляции все потерял. Периодически говорит за пьяным столом в праздники собравшимся, что имел средств на двое «жигулей», а после обвала купил на них два мешка комбикорма. Сейчас получает довольно большую пенсию, но с деньгами расставаться стал легче, особенно на вино вечером и пиво утром.

Казимир не агрессивный человек и пьяный вступает только в словесный конфликт с бабкой и (его примечательная особенность) лживым радиоприемником. Рассматривая его как интересующий наркологию тип отмечу, что эмоционально-стрессовая терапия, как мне кажется, к деду неприменима. Это крепкий и чрезвычайно самоуверенный мужчина даже в свои восемьдесят.

Бабка – набожная женщина, переболела тифом в войну, такому завидному жениху, как Казимир, была рада. Ее отношение к алкоголю (сама, естественно, никогда не налегала) в целом положительное, что довольно странно, учитывая долгую совместную жизнь с очень своеобразным Казимиром. Говорит: «Бывает, что и выпить нужно – для блеску в глазах». Как уже было сказано, ее глаза оставались всю жизнь, исключая праздники, тусклыми. К Казимиру относится сочувственно, от пьяного старается к детям уехать, спрятаться, чтобы не слушать его. Она очень восприимчива ко всему, что происходит, от этого называть ее в столь почтенном возрасте полностью вменяемой неправомерно.

Дед-однофамилец по имени Иван (другой) жил на востоке республики и жестко пил в молодости. Подвязал сам. По всей видимости, из партии пригрозили выгнать. Он был уважаемым человеком, сделал карьеру в строительстве и вышел на пенсию с погонами прораба. К прочим заслугам стоит причислить: водил уазик, собственноручно с сыновьями поставил два отличных дома с баней и другими необходимыми постройками. Образ жизни семейства однофамильцев был среднерусский: пили, дрались и соблюдали традиции. Традиционно восточный дед имел трех сыновей и дочку. Мой отец старший. И единственный живой. Он не пьет спиртное вообще. И никто не может припомнить, чтобы пил. Как вы уже догадались, младшие из дома однофамильцев сгорели. Виктор – средний брат – выпивал часто, но в тех местах его не считали алкоголиком. Трудился много, работу предпочитал тяжелую. Но в юности был склонен к непреступному мошенничеству, занимался фарцовкой. Обучившись профессии машиниста тепловоза, был вынужден вскоре проститься с этим поприщем. Молодые пьяные парни из депо, в числе которых был мой усатый дядька в джинсах и импортных солнцезащитных очках, решили за несколько ящиков водки отбуксировать по чьей-то прихоти вагон с сорокоградусной водой из «пункта А» куда скажут. Если без подробностей, навернул дядя Витя вагон. Влияние такого уважаемого человека, как дед-однофамилец по имени Иван, уберегло его от посиделок в остроге.

Примечание: источник – мама рассказывала.

От дяди Вити остался сын-трезвенник, женатый, продолжатель фамилии, так сказать, и старенький, во втором кузове, «Фольксваген-джетта». Виктор умер в сорок два года, если не ошибаюсь, в ванне. С перепоя, давление. Его жена пила на похоронах ожесточенно, был виден некоторый стаж и слегка вырисовывалось ее будущее.

Игорь был младшим братом моего отца или, если угодно, последним сыном деда. О нем говорили как о лучшем сварщике во всей округе – история, схожая с самогонными поборами деда Казимира при оказании нужных населению услуг. Имело место отчаянное пьянство и беспрецедентно быстрая деградация. Игоря несколько раз кодировали, и ему долгое время удавалось не пить. Разного рода психические расстройства являются весомыми противопоказаниями для проведения эмоционально-стрессовой терапии. Он обладал этими расстройствами, но семья однофамильцев настояла на кодировании. Я бы охарактеризовал это решение как «кормилец должен быть спасен». Невежество и уныние той части моей Родины, о которой сейчас идет речь, возможно, станет фоном какого-нибудь другого повествования. Игорь умер в тридцать шесть лет, что называется, под забором, желтая копейка (бывший автомобиль моего отца, переданный Игорю как сдерживающий от пьянства фактор) имела меньше следов коррозии, чем труп отца моей двоюродной сестры-отличницы.