Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I

Простят ли мне, что я произнес это неблагозвучное слово? Знаете ли вы человека, который с помощью крюка подбирает все, что попадается в уличной грязи, и складывает в свою корзину? Не отворачивайтесь; не нужно ни спеси, ни ложной изнеженности!

Эти презренные тряпки — сырье, которое превратится в украшение наших библиотек, в драгоценные сокровища человеческого ума. Этот тряпичник является предшественником Монтескьё, Бюффона и Руссо.

Если бы не его крюк, настоящее мое сочинение не существовало бы для вас, читатель. В этом не было бы большой беды, — согласен; но у вас тогда вообще не было бы никаких книг; ему вы обязаны материалом, идущим на производство бумаги, происхождение которой кажется столь низким. Все это тряпье, превращенное в месиво, послужит к сохранению и пламени красноречия, и возвышенных мыслей, и великодушных проявлений добродетели, и самых достопамятных подвигов патриотизма.

Все летучие мысли будут запечатлены с такой же быстротой, с какой они были зарождены. Все образы, зачерченные в сознании, будут закреплены, отпечатаны, наклеены, и, вопреки природе, заставляющей гениального человека умирать, его труды будут отныне принадлежать всему миру и погибнут только вместе с ним.

Честь же и слава тряпичнику!

На этой улице 7 февраля 1767 года обвалился четырехэтажный дом, сверху донизу заселенный жильцами. Среди развалин был найден шестилетний ребенок, над головой которого две балки скрестились так удачно, что спасли его от верной смерти; он даже не получил ни малейшего ушиба.

Турки, сопровождавшие последнего посла Оттоманской империи, не нашли во всем Париже ничего лучшего улицы Юшетт, пленившей их съестными лавками, торгующими жарким, и аппетитным запахом, исходящим от этих яств. Говорят, что каменщики приходят сюда есть свой черствый хлеб, вдыхая питательный запах {402} 402 …каменщики приходят сюда есть свой черствый хлеб. — Мерсье перефразирует французскую поговорку: «Manger du pain comme un limousin» — «Есть так много хлеба, как его едят каменщики». .

Во всякое время дня там можно найти жареную дичь. Очаг там всегда пылает, и вечный вертел, похожий на колесо Иксиона {403} 403 Иксион — мифологический царь лапифов, допущенный Юпитером на Олимп (местопребывание богов). За оскорбление Юноны был низвергнут в ад и осужден вечно вращаться на огненном колесе. , вертится беспрестанно. Большую печь перестают топить только во время поста. Если бы когда-нибудь пожар вспыхнул на этой улице, столь опасной в этом отношении из-за старых деревянных построек, то потушить огонь было бы совершенно невозможно.

Этот квартал, где так много кабачков, находится на берегу реки, под Инвалидами. Здесь лакомятся мателотом — блюдом, являющимся излюбленным объектом всех заключаемых парижанами пари. Хорошо приготовленный мателот стоит целый луидор; но это действительно восхитительное кушанье. Самые знаменитые повара пасуют перед матросами, умеющими приготовлять эту смесь из карпа, угря и пискаря; они уступают в этих случаях свое место тем, чьи грубые руки привыкли работать веслами. Повара могут ревновать, сколько им вздумается; им предоставляют готовить все кушанья, за исключением одного мателота. Этого требуют лакомки и знатоки.

В начале войны хотели построить на Гро-Кайу фрегат, чтобы дать парижанам понятие о наших морских походах. Народ, восхищенный новизной такого зрелища, спешил, разиня рот, к берегу реки, воображая уже, что Сена может соперничать с Темзой и готова даже слиться с ней! Целая флотилия должна была отплыть от этих мирных берегов в открытый океан и перейти из пресных вод в соленые.

Все это было смехотворно: доверчивые парижане уже воображали англичан побежденными и униженными. Доски, из которых была сколочена внушительная верфь, были выкрашены, и за два су любопытным показывали стоявшие на песке пушки, которые должны были заставить уважать французский флаг. Но ручей, разлившийся ночью, снес фрегат, а с ним вместе и горделивые надежды судовладельцев!

Не представляет ли это в миниатюре точный образец наших больших и бесполезных морских операций?

Это самый первый, самый древний квартал Парижа. Он представляет собой остров, имеющий в длину всего пятьсот туазов {405} 405 Туаз — см. коммент. 91. . В этой старинной части города находится собор {406} 406 Собор — т. е. Notre-Dame (собор Парижской богоматери). , дом архиепископа, Отель-Дьё, Воспитательный дом, дворец и около двадцати церквей. Господствующим ремеслом здесь является ювелирное дело. Все золото Перу стекается к площади Дофина, так как ни один народ в мире не отделывает этот металл с таким вкусом, как парижане. Совершенство парижской чеканки и гильошировки заставляет драгоценности всей Европы проходить через руки парижских мастеров.

На набережной Золотых Дел Мастера красуется целый ряд магазинов, сверкающих серебром; это зрелище поражает всех иностранцев.

Париж был создан не в один день — говорит пословица, и справедливость этих слов доказывает Сите. Здесь убеждаешься собственными глазами в том, что этот город образовался случайно, благодаря произвольному скоплению множества домов.

Каждый домовладелец, выбирая себе место, сообразовался прежде всего с находящимися поблизости общественными зданиями, храмами, площадями; никто не задумывался о правильной прокладке улиц, другими словами — о будущем расширении города; отсюда все эти тесные площади, углы, закоулки, тупики. Вот почему этот старинный квартал производит неприятное впечатление своими маленькими придавленными домами; экипажи с трудом могут повернуть в некоторых улицах, и нужно быть очень искусным кучером, чтобы выйти из затруднения. Наличность нескольких больших зданий еще резче подчеркивает ничтожество остальных.

В новых же кварталах, наоборот, все прямолинейно; нет тесных площадей, нет узких перекрестков; они широки и правильны; там работают на широкую ногу, как и полагается мировому городу, который постепенно сделался главной пружиной, центром и сердцем королевства, откуда исходят и где отражаются все движения государства.

Когда-то этот остров был разделен надвое узким рукавом реки. Позднее оба острова были соединены в один. Этому кварталу словно удалось избежать городской испорченности, она словно еще не успела проникнуть туда. Ни одна распутница не найдет себе здесь пристанища, так как едва узнают, кто она такая, немедленно отошлют ее подальше. Представители буржуазии строго следят друг за другом; нравы частных лиц здесь всем известны, и каждая согрешившая девушка становится предметом осуждения; в этом квартале ей никогда уже не найти себе мужа. Ничто так хорошо не напоминает третьестепенный провинциальный городишко, как этот островной квартал, и вполне справедливы слова: