Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I

Трость с набалдашником в виде вороньего клюва, которой неизменно сопутствовал трехэтажный парик, мало-по-малу исчезает из употребления, и скоро ее можно будет видеть только в руках контролера или министра финансов, которому полагается входить с такой тростью к королю. Кроме него, это никому не разрешается.

Таким образом, она представляет собой своего рода знак отличия. А чем такая трость в умелой и неподкупной руке хуже жезла маршала Франции?

Поэтам будет трудно поместить в свои стихи трость министра финансов, с помощью которой он должен обуздывать алчность к деньгам, но тем самым им дается прекрасная метафора, для поэтического изображения трости, служащей иногда поддержкой скипетру и жезлу.

Люди проходят одни мимо других, чуждые друг другу. Женщину, которая могла бы составить счастье проходящего мимо нее мужчины, последний грубо толкает, не обращая на нее никакого внимания. Человек, с душой, способной понять вашу душу, выходит из клуба или из собрания в тот самый миг, когда вы туда входите, и таким образом вам не удается познакомиться с личностью, которую вы давно уже тщетно жаждете встретить. Мы часто слышим, как говорят о каком-нибудь характере, родственном нашему, и искажают его при этом так, что в конце концов и мы сами как послушное эхо, начинаем повторять клевету. Живя в этом огромном городе, мы обречены на то, чтобы, встречаясь друг с другом, совершенно друг друга не знать. Ложные суждения о людях — здесь одно из самых обычных явлений.

Мы постепенно блуждаем по запутанным путям счастья. Мы вертимся в каком-то лабиринте и порой, после длинного и утомительного пути, опять возвращаемся на прежнее место.

Если бы человек мог созерцать путь богатства и людских почестей на всем его протяжении, то он знал бы, почему один спотыкается, почему другой оправляется от удара, который, казалось бы, должен был его сразить, и почему третий, отвернувшись на миг, упускает представлявшийся ему удобный случай. Человек очутился бы тогда в роли зрителя шахматной игры, видящего ошибки игроков и знающего способы их исправления. Но лишь только он сам, усевшись за столик, начнет игру, — его взор утратит прежнюю зоркость, и он потеряет точку зрения, с которой, оставаясь вполне беспристрастным, можно было бы без труда отдать себе отчет в общей картине.

На перекрестках вы видите вывески: бесплатные уроки архитектуры; бесплатные уроки английского языка; бесплатные уроки истории; бесплатные уроки словесности, географии, французского языка, правописания и прочее.

Спешите, горожане и провинциалы, спешите, иностранцы! Что может быть лучше, как иметь учителей, преподающих даром?! Разыщите их по напечатанному адресу. Вы подымитесь по темной винтообразной лестнице и очутитесь в комнате великодушного человека, щедрого просветителя. Он станет вам жаловаться на неблагодарность века и на преступное равнодушие публики, проходящей мимо его объявлений, не читая их. По его словам, невежественность и варварство составили против него заговор; он попросит вас вознаградить его за все трудности и неприятности, которые он перенес за двадцать лет — с тех пор, как посвятил себя делу общественного образования.

Урок очень краток, жалобы весьма продолжительны. Все эти учителя преподают вам то, что вы уже знаете, и, несмотря на воображаемый новый метод, который каждый из них якобы изобрел, в их преподавании нет ничего нового. Вы спускаетесь с лестницы и забываете и улицу, и учителя, и его метод, и вспоминаете о них, только снова увидав на перекрестке объявление: бесплатные уроки, — лживое объявление, так как время, которое вы на них потратите, без сомнения самое дорогое, что есть в жизни; и оно гораздо дороже денег!

Это полицейское бюро учреждено около тридцати лет тому назад. Туда направляют свои жалобы все обокраденные, и им дается возможность вернуть свои вещи безо всяких затрат. Полицейские чиновники принимают заявления, получают надлежащие распоряжения начальства и стараются удовлетворить просителей. Драгоценные вещи, после долгих путешествий по невидимым рукам, точно по волшебству вновь предстают перед взором своих владельцев; особенно в тех случаях, когда подавший жалобу — человек с громким именем.

Повидимому, к некоторым мелким жуликам и воришкам относятся снисходительно, чтобы с их помощью выслеживать крупных мошенников и раскрывать скандальные грабежи. Особенно ревностно стараются выследить тех, кто совершает при воровстве то или другое насилие; таким путем предупреждаются убийства и душегубства. Действуя так, полиция поступает вполне правильно, так как гранить твердые алмазы можно только с помощью алмазного же порошка.

Арест. С гравюры Дюфло по рисунку Жора (Гос. музей изобразит. искусств).

Но если в руки полиции и попадает громадное число авантюристов и воров, то как много остается таких, которые обманывают ее бдительность и ускользают от нее! Сколько требуется изворотливости и уловок тому, кто желает жить в столице, не имея ни постоянных доходов, ни торговли; и нечему удивляться, что дух происков и ажиотажа присущ людям, занятым темным и опасным ремеслом добывания средств к жизни всеми возможными способами.

Что обо мне говорят? — спрашивал хитрый итальянец Мазарини {166} 166 Мазарини, Джулио (Mazarini, 1602—1661) — кардинал, родом итальянец, французский государственный деятель; управлял Францией во время несовершеннолетия Людовика XIV. Оппозиция осыпала его градом памфлетов, так называемых «мазаринад», часть которых была издана в 1853 г. и составила пять томов. Мазарини мало тревожился эпиграммами, пасквилями и песенками своих противников, говоря: «Пусть поют, — лишь бы платили!» . — Они поют, ваше высокопреосвященство. — Поют?! В таком случае пусть поют. Раз они поют, они заплатят. Это справедливо еще и для наших дней. Некоторые министры не пожелали, однако, позволить нам петь и за наш собственный счет, чем и доказали свой крайне дурной нрав.

Здесь не проходит ни одного события без того, чтобы насмешливый народ не запечатлел его каким-нибудь водевилем {167} 167 Мерсье употребляет слово водевиль в его первоначальном значении, т. е. в значении веселой, легкомысленной песенки. . Его ум всегда склонен к эпиграммам; он отвечает сарказмами на все полезное, что ему предлагают.

Все эти водевили, как бы они сатиричны ни были, все же всегда правдивы. Они всегда были забавны и остроумны, но с тех пор, как их стали сочинять или исправлять придворные особы, они сделались чересчур ядовитыми, чересчур злыми. В них, правда, много такта и знания общественных деятелей, что придает большую выпуклость вещам и больше соли куплетам, но стиль их стал резок и язвителен, а сарказм заменил в них прежнюю добродушную веселость.