Сьюзен Янг - Программа

И вот тогда человек, который держит Кендру, вскрикивает и роняет ее, тряся рукой, как будто она укусила его. Кендра прыгает, чтобы убежать, и обработчик кидается к ней и бьет сжатым кулаком прямо по лицу. От этого удара она летит прямо на возвышение миссис Портман и падает. Когда Кендра шлепается прямо перед ней, учительница ахает, но тут же отступает назад.

Верхняя губа Кендры рассечена, кровь залила ее серый свитер и белый пол. Она едва успевает понять, что произошло, когда обработчик хватает ее за лодыжку и тащит ее, как пещерный человек добычу, к выходу. Кендра кричит, умоляет. Она пытается ухватиться за все в пределах досягаемости, но вместо этого оставляет за собой кровавый след.

Когда они, наконец, добираются до двери, она поднимает на меня взгляд своих лиловых линз, протягивает ко мне окровавленную руку.

- Слоан! - кричит она. И я перестаю дышать.

Обработчик останавливается, взглянув на меня через плечо. Раньше я никогда его здесь не видела, но что-то в том, как он смотрит на меня, вызывает у меня мурашки, и я опускаю глаза.

Я не поднимаю голову, пока не слышу, как закрывается дверь. В коридоре крики Кендры резко прерываются, и я тут же задумываюсь, ударили ли ее электрошоком или накачали успокоительным. Так или иначе, я рада, что все кончено.

В классе слышно несколько всхлипов, но в основном тихо. Кровь еще покрывает алыми пятнами переднюю часть класса.

- Слоан? - спрашивает учительница, напугав меня. - Я все еще не получила результаты твоего тестирования. Миссис Портман идет к шкафу, где держит ведро и тряпку, никак не реагируя на то, что Кендру только что выволокли из класса, только тон голоса немного повысился.

Я проглатываю комок в горле и извиняюсь, протягивая руку, чтобы взять карандаш из рюкзака. Пока учительница выливает хлорку на пол, снова удушая нас этим запахом, я начинаю заполнять подходящие овалы.

Чувствовали ли вы себя в прошлом одиноко или подавленно?

Я смотрю на ярко-белый листок бумаги, точно такой же, какой поджидает нас на парте каждое утро. Я хочу смять его, бросить через класс, кричать, чтобы люди поняли, что только что случилось с Кендрой. Вместо этого я глубоко вздыхаю и отвечаю.

НЕТ.

Это неправда. Мы все чувствуем себя одиноко и подавленно. Иногда я не уверена, можно ли чувствовать себя как-то иначе. Но я знаю процедуру. Я знаю, к чему может привести неверный ответ. Следующий вопрос.

Я заполняю остальные овалы, остановившись, когда дохожу до последнего вопроса, как делаю всегда.

Совершал ли близкий вам человек самоубийство?

ДА.

Необходимость делать эту отметку каждый день почти убивает меня. Но это тот вопрос, где я должна сказать правду. Потому что они уже знают ответ.

Написав внизу свое имя, я беру листок трясущейся рукой и подхожу к столу миссис Портман, стоя на мокром пятне, где была кровь Кендры. Я пытаюсь не смотреть, пока жду, что учительница уберет моющие средства.

- Простите, - снова говорю я, когда она подходит, чтобы забрать у меня листок. Я замечаю маленькое пятнышко крови на бледно-розовом рукаве ее блузки, но не говорю об этом.

Она просматривает мои ответы, и потом кивает, кладя бумагу к списку присутствующих. Я спешу занять свое место и вслушиваюсь в звенящую тишину. Но, через минуту, которая длится очень долго, учительница прокашливается и продолжает рассказывать о трении. Я с облегчением закрываю глаза.

Об эпидемии подростковых самоубийств (погибал один подросток из трех) было объявлено четыре года назад. Они случались и раньше, как и всегда, но как будто за одну ночь множество подростков спрыгнули с крыши, перерезали вены и большинство без видимой причины. Довольно странно, но уровень самоубийств среди взрослых остался прежним, что еще больше добавляло таинственности.

Когда количество этих смертей начало возрастать, возникло множество слухов. Люди хватались за любое объяснение — от некачественных детских вакцин до пестицидов в еде. Сошлись на том, что чрезмерное потребление антидепрессантов привело к тому, что химический баланс нашего поколения изменился, сделав нас более уязвимыми перед депрессией.

Не знаю, во что теперь верить и, по правде, стараюсь об этом не думать. Но психологи говорят, что суицид — это социально заразная болезнь. Есть старое изречение: «Если бы все твои друзья спрыгнули с крыши, спрыгнул бы ты?» Очевидно, что ответ: «Да.»

Чтобы побороть вспышку самоубийств, в нашем школьном округе была запущена экспериментальная Программа — новый подход к предотвращению самоубийств. За учениками пяти школ ведется наблюдение, чтобы заметить изменения в их настроении или поведении, и если угроза обнаружена, класс помечают. Любого, кто выказывает склонность к самоубийству, больше не отправляют к психологу. Вместо этого вызывают обработчиков.

А потом они приходят и забирают тебя.

Кендра Филлипс будет отсутствовать как минимум шесть недель. Шесть недель она проведет в учреждении, где Программа промоет ей мозги, сотрет ее воспоминания. Ее напичкают таблетками и будуд лечить, пока она больше даже не будет знать, кто она такая. После этого они переведут ее в маленькую частную школу до самого выпуска. В школу, разработанную для других возвращенцев, других пустых душ.

Как Лейси.

В моем кармане вибрирует телефон, и я медленно выдыхаю. Мне не нужно проверять, кто звонит, чтобы понять, что это значит. Джеймс хочет встретиться. Это толчок, который поможет мне продержаться до конца урока, то, что он ждет меня. То, что он всегда ждет меня.

Когда сорок минут спустя мы гуськом выходим из класса, я замечаю темноволосого обработчика в коридоре, который смотрит на нас. Мне кажется, что на меня он смотрит чуть дольше, но я стараюсь сделать вид, что не заметила. Вместо этого я опускаю голову вниз и быстро иду к спортивному залу, чтобы найти Джеймса.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что никто не идет за мной, прежде чем завернуть в ярко-белый коридор с двойными металлическими дверьми. Нельзя верить почти никому, что кто-нибудь не доложит о твоем подозрительном поведении. Даже нашим родителям, особенно нашим родителям.

Именно отец Лейси вызвал людей Программы, чтобы сказать им, что с ее самочувствием что-то не так. Так что теперь Джеймс, Миллер и я делаем все, чтобы оставаться спокойными. Улыбки, разговоры на отвлеченные темы, все очень уравновешенно и рассудительно. Я бы не решилась показать своим родителям что-то еще. Не сейчас.

Но как только мне станет восемнадцать, Программа больше не сможет повлиять на меня. Я больше не буду несовершеннолетней, так что они больше не смогут заставить меня пройти лечение. Хотя технически риск не снижается, Программа связана законами этой страны. Я буду взрослой и смогу воспользоваться данным мне Богом правом отказаться, если захочу.