Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Национальная политика кадетов характеризовалась в третьеиюньский период крутым поворотом в сторону от­крытого национализма и шовинизма.

В начале 1908 г. Струве опубликовал статью под назва­нием «Великая Россия», которая была явным прообразом его будущей статьи в «Вехах». Заголовок статьи, по при­знанию самого автора, представлял собой заимствование из известной фразы Столыпина, брошенной им в адрес со­циал-демократической фракции II Думы: «Вам нужны ве­ликие потрясения, нам же нужна Великая Россия», Статья требовала возврата к активной ближневосточной политике, опирающейся на франко-русский союз и англо­русское соглашение 1907 г.[165]

В связи с этим Струве разработал свою теорию «здоро­вого», «творческого» национализма, противопоставляемого им национализму официальному. Есть два национализма, писал он. «Один — национализм свободный, творческий и потому открытый и в подлинном и лучшем смысле завое­вательный. Другой — национализм скованный, пассивный и потому вынужденный бояться других и обособляться от них. Это национализм — закрытый или замкнутый и обо­ронительный» [166]. Классическим примером первого национа­лизма, которому надо подражать, Струве считал англий­ский национализм. Главный вред официального национа­лизма, основанного лишь на голом насилии, Струве усматривал в том, что он препятствует естественному про­цессу ассимиляции нерусских народов. Не поддающимися ассимиляции он считал только финнов и поляков, тем не менее делал вывод, что и Финляндия и Польша должны оставаться в составе Российской империи как ее нераз­рывные части.

Что же касается струвистской программы «творче­ского» национализма, то она была весьма куцей и пол­ностью совпадала с официальной политикой кадетской партии. Вся она сводилась к отказу от грубо насильст­венных методов русификации, применяемых правыми, и к предоставлению нерусским народам права пользовать­ся родным языком в школе, суде и земском самоуправле­нии. Расхождение между Струве и прогрессистами, с одной стороны, и кадетами — с другой касалось вопросов тактики.

Основной упрек, который делал Струве руководству ка­детской партии, состоял в том, что партия, из-за боязни общественного мнения, отмежевалась от “официального национализма и тем самым добровольно отдала правым мо­нополию на национализм. «Государственный национа­лизм» был принесен в Жертву оппозиционному либерализ­му. «Захват монополии патриотизма правыми группами,— писало „Слово",— это одна из весьма и весьма тягостных ошибок, допущенных прогрессивной частью нашего об­щества» [167].

Даже «Новое время» признало тон «патриотических» заявлений кадетов в связи с боснийским кризисом «в выс­шей степени симпатичным»[168]. А столыпинская «Россия» прямо обвиняла кадетов в том, что они объявили себя националистами, чтобы заняться «уловлением сердец» ок­тябристов [169]. Их «игра в националистов» была рассчитана «на откровенную сделку с настроениями данной минуты», указывала газета, имея в виду настроения правых и ок­тябристов.

Конечная цель политики национализма сводилась к тому, чтобы привести к полной покорности все националь­ные окраины и нерусские народы России, сломить у них всякую волю к борьбе за национальное равноправие. По­этому в равной мере преследовались и угнетались народы Кавказа и Средней Азии, Поволжья и Сибири, Прибалтики и Польши, Украины и Белоруссии. Однако в ходе выполне­ния этой задачи на первый план по ряду причин выдвину­лись три главных вопроса: финляндский, польский и ев­рейский. На них-то царизм и черносотенная Дума и сосре­доточили основное внимание.

Поход на Финляндию. Первой жертвой воинствующего на­ционализма была избрана Финляндия. Выбор этот был не случаен. Во-первых, царизм решил взять реванш за поне­сенное поражение, когда пришлось отменить все бобриков- ское законодательство и восстановить финляндскую кон­ституцию. Во-вторых, Финляндия во время революции слу­жила убежищем и базой для русских революционеров, так как действия русской полициитам были ограничены. На­конец, в-третьих, и это главное, государственная автономия

Финляндии с ее конституцией, всеобщим избирательным правом, экономическими успехами, достигнутыми в труд­ных природных и экономических условиях, была живым отрицанием Российской империи с ее методами жесто­кого подавления свободы народов, примером для других окраин.

В третьеиюньский период царизм решил раз и навсегда покончить с финляндской конституцией, не останавли­ваясь перед самыми крайними средствами вплоть до при­менения вооруженной силы и уничтожения финляндского сейма. В числе яростных ненавистников Финляндии был царь, требовавший от Столыпина самых решительных действий. В 1907 г. было создано так называемое Особое со­вещание по делам Финляндии. О значении, которое ему придавалось, можно судить уже по его составу: председа­телем был назначен Столыпин, членами — министры В. Н. Коковцов, П. А. Харитонов, И. Г. Щегловитов и др.

Но если во времена Н. И. Бобрикова царизм действовал, так сказать, в одиночку, то теперь ему на помощь пришла черная Дума, выдавая свою поддержку за голос страны. В 1908 г. октябристы, националисты и правые внесли в Думу запросы, адресованные председателю Совета минист­ров, в которых доказывалось, что Финляндия во время ре­волюции готовилась путем вооруженного восстания до­биться полного отделения от России и что политика сепа­ратизма и пренебрежения к России проводится ею и по сей день. Все три запроса были заранее согласованы со Столыпиным и должны были демонстрировать общую «тревогу» правительства и «народного представительства», вызванную политикой обособления Финляндии, которая якобы наносит «ущерб Российскому государству» п.

Столыпин выступил с ответом немедленно, не дожи­даясь даже принятия запросов Думой. Позже один из главных душителей финляндской свободы, член Государст­венного совета В. Ф. Дейтрих, прямо заявил, что указан­ные «запросы были предъявлены с ведома и согласия П. А. Столыпина. Они дали ему возможность ясно и от­четливо изложить взгляд правительства на финляндский вопрос. Взгляд его на этот вопрос совпадал со взглядами Н. И. Бобрикова» [170][171].

Речь Столыпина, в которой он требовал покончить с финляндским «сепаратизмом» путем уничтожения фин­ляндской конституции и просил для этой цели «нравствен­ной поддержки» Думы, была встречена ее право-октяб­ристским большинством с бурным восторгом. Марков 2-й предложил объявить Финляндии «немедленную войну» и завоевать ее. «Если целый народ,— вопил он,— цельзя за­ключить в сумасшедший дом..., то все же придется надеть на него смирительную рубашку». Депутатов-крестьян Мар­ков уверял, что Финляндия достигла своих успехов не благодаря царящим там порядкам, а за счет русского на­рода, что она «разжирела и отъелась на русских деньгах». От имени правых он выразил полное одобрение и сочувст­вие намерениям правительства в отношении Финляндии. Вторя своему собрату, Пуришкевич требовал: «Пора это зазнавшееся Великое княжество Финляндское сделать таким же украшением русской короны, как Царство Ка­занское, Царство Астраханское, Царство Польское и Нов­городская пятина, и мне кажется, что дело до этого и дойдет» [172].