Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Дума приняла законопроект с незначительными по­правками, но в марте 1911 г., о чем еще речь впереди, он был отвергнут Государственным советом. В связи с этим Столыпин был вынужден провести его по 87-й статье, и только таким чрезвычайным путем его удалось сделать за­коном.

Городское самоуправление. Законопроект о введении Го­родового положения 1892 г. в городах Царства Польского не имел самостоятельного значения, а представлял собой маневр царизма и Думы, связанный с отделением Холм- щины от Польши. Кроме того, он вызывался и практиче­ской необходимостью.

Многолетнее хозяйничанье магистратов, управляемых чиновниками, привело польские города в такое состояние, что даже русская администрация края пришла к выводу о нетерпимости создавшегося положения. Ревизия сенатора Д. Б. Нейдгардта, родственника Столыпина и одного из руководителей Совета, объединенного дворянства, вынуж­дена была констатировать, что средства городов всюду раз­воровывались, а городское хозяйство пришло в полный упадок. Все это заставило правительство еще задолго до III Думы признать необходимым распространить Городо- вое положение и на польские города.

По законопроекту Городовое положение 1892 г. распро­странялось на Польшу с некоторым понижением имущест­венного ценза и другими ничтожными либеральными из­менениями. Это дало основание националистам лицемерно заявить, что законопроект «составит новую эру в жизни и развитии городов» и что русские города будут завидовать городам Царства Польского [555]. О подлинной же «либераль­ности» законопроекта позволяет судить статья, дававшая право правительству распускать городские думы, если они «не окажутся на высоте своего призвания». Под такую статью можно было, разумеется, подвести все что угодно Другая статья разрешала Совету министров вообще отме­нять Городовое положение в Царстве Польском на срок в два года в случае внутренних волнений или войны.

Однако главная суть этого законопроекта, как и законо­проекта о западном земстве, заключалась в статьях о на­циональных куриях и фиксации гласных. Разница была лишь та, что вместо двух курий вводились три — поль­ская, еврейская и русская, причем важнейшая роль на этот раз принадлежала польской курии. Русская курия была введена только для того, чтобы обеспечить представитель­ство русского чиновничества в крае. Теперь в жертву польской буржуазии приносились права буржуазии еврей­ской. В городах, где евреев было больше 50%, им разреша­лось избирать не более 20% гласных, до половины — 10% и т. д.

Другая новелла, маловажная сама по себе, но имевшая известное принципиальное значение, разрешала, хотя и в очень ограниченных пределах, пользоваться польским языком. Вся переписка и делопроизводство будущего го­родского самоуправления должны были, конечно, вестись на русском языке. Но на польском языке разрешалось вес­ти прения и печатать объявления и извещения. Такое от­ступление от принципа диктовалось тем, что в проливном случае городское самоуправление из-за незнания большин­ством гласных русского языка вообще не могло бы функ­ционировать. Курии и язык и были той ловушкой, которую правительство и Дума приготовили для коло. Но это была ловушка особого рода, которую все видели, в том числе, конечно, и коло, но тем не менее сознательно «ловилось» в нее. В связи с тем, что в результате предварительных

переговоров коло согласилось принять законопроект без всяких изменений и дополнений, обсуждение его в Думе превращалось в пустую формальность. И действительно, он был принят в течение трех заседаний в ноябре — декаб­ре 1911 г. и затем передан в Государственный совет. «Го­ворить, собственно, не о чем»,— выразил суть дела октяб­ристский оратор[556]. Но кадеты и прогрессисты решили, что говорить есть о чем, и именно их полемика с коло и пред­ставляет интерес.

Основной упрек их полякам сводился к тому, что пос­ледние лишают себя морально-политического права воз­ражать с позиций угнетаемой нации против ожидавшегося законопроекта о выделении Холмщины, так как они, согла­шаясь на курии, выступают сами в качестве угнетателей другой национальности. Поэтому коло должно отказаться от курий и присоединиться к главной кадетско-прогресси- стской поправке, заменяющей курии пропорциональным представительством от каждой национальности. Все это делалось в очень мягкой форме, с оговорками, уговарива­ниями и пр. Не сделать этого либералы не могли, потому что позиция коло выбивала почву из-под ног у них самих как противников законопроекта о Холмщине и глашатаев необходимости «либеральной» национальной политики, вы­дававших коло за подлинного представителя народа.

«Деликатные» старания кадетов и прогрессистов были вознаграждены по заслугам. Под аплодисменты и крики «браво!» правых и октябристов оратор коло заявил, что «в настоящий момент вводить самоуправление в наших го-, родах без ограничения для евреев было бы совершенно не­мыслимым» [557]. Другой оратор ответил кадетам еще более презрительно: «Мы решительно не нуждаемся в уроках с чьей бы то ни было стороны, как нам защищать интересы польского народа» [558]. К этому надо прибавить, что пози­цию коло поддержала большая часть польской помещичье- буржуазной прессы, а лидер народовцев Р. Дмовский по­требовал ревизии отношения к кадетам, так как, мол, эта партия еврейская, чем привел в неистовый восторг «Новое время» и газету Пуришкевича «Земщину».

Но и польская буржуазия получила то, что она заслу­живала. Государственный совет поеле долгой волокиты в апреле 1913 г. принял законопроект о введении Городово­го положения в Царстве Польском с такими изменениями, что это было равносильно его полному отвержению: поль­ский язык из делопроизводства проектируемого городского самоуправления был вытравлен начисто. Кампанию про­тив законопроекта подняли В. И. Гурко и А. С. Стишин- ский, превратив вопрос о польском языке в вопрос прин­ципа. Законопроект, указывал Стишинский, создает опасный прецедент, и может настать такая пора, когда в местном самоуправлении «зазвучат речи» на грузинском, эстонском, латышском, татарском, мордовском «и других... инородческих языках...». Такая перспектива приводила од­ного из «зубров» Совета объединенного дворянства в не­описуемый ужас, так как «в конечном результате» она мо­жет «привести к разрушению Российскую державу». Обра­щаясь к полякам, Гурко с издевательством говорил: «Вы не знаете русского языка? Что же поделать, подождем! Научитесь, и тогда мы можем вам предоставить те права в отношении государственных дел, которые мы предостав­ляем коренным русским подданным» [559].

Протесты варшавского генерал-губернатора Г. А. Ска- лона в записке на имя царя не помогли. В 1914 г., в связи с балканскими событиями, был вынужден вмешаться в это дело министр иностранных дел С. Д. Сазонов. В записке царю он доказывал, что позиция Государственного совета ведет к тому, что Россия теряет симпатии балканских сла­вян и, наоборот, повышает среди них и особенно у поляков акции Австро-Венгрии. В условиях крайнего обострения отношений с последней подобная антипольская политика, указывал Сазонов, выглядит крайне недальновидной и чреватой серьезными последствиями[560]. Но и это не возы­мело нужного действия. Соглашения между Государствен­ным советом и Думой достигнуто не было, и законопроект о введении Городового положения в Царстве Польском пал.