Лора Уайлдер - Домик в прерии

Прошло очень много времени. Вдруг братья услышали храп. Взглянув на отца, они увидели, что он откинул голову на спинку стула и крепко спит.

Джеймс посмотрел на Джорджа, встал со скамейки и на цыпочках вышел в заднюю дверь. Джордж посмотрел на дедушку и тихонько пошел вслед за Джеймсом. Дедушка со страхом глянул на отца и тоже на цыпочках вышел из комнаты. Отец продолжал храпеть.

Мальчики взяли новые санки и молча поднялись вверх по холму. Они хотели скатиться всего один разок, а потом убрать санки на место и, прежде чем отец проснется, потихоньку сесть обратно на скамейку и взяться за катехизис.

Впереди уселся Джеймс, за ним Джордж, а дедушка — он ведь был самый маленький — сидел сзади. Санки покатились вниз — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Они с бешеной скоростью летели вниз с крутого холма, но кричать мальчики не смели, потому что боялись разбудить отца.

Кругом не было слышно ни звука — только скрип полозьев да свист встречного ветра.

И вдруг — в ту самую минуту, когда санки подлетели к дому. — большая черная свинья вышла из леса и остановилась прямо посреди дороги!

Санки катились так быстро, что остановить их было невозможно. Свернуть в сторону времени уже не было. Санки подлетели прямо под ноги свинье. она взвизгнула, повалилась на колени к Джеймсу и пронзительно завизжала: «У-и-и-и! У-и-и-и! У-и-и-и!»

Санки стрелой пронеслись мимо дома. Впереди восседала свинья, а за нею Джеймс, Джордж и дедушка! И тут мальчики увидели, что отец стоит в дверях и смотрит на них. Они уже не могли остановиться, они не могли никуда спрятаться, они не успели ничего сказать. Они летели вниз с холма, а свинья на коленях у Джеймса всю дорогу без умолку визжала.

У подножья холма санки наконец остановились. Свинья соскочила с колен Джеймса и, продолжая визжать, умчалась в лес.

Мальчики медленно и чинно взобрались на холм, поставили на место санки, прокрались в дом и тихонько уселись на скамейку.

Отец читал Библию. Он глянул на них, но ни слова не сказал.

После этого он продолжал читать, а они продолжали учить катехизис.

Но когда зашло солнце и воскресенье кончилось, отец отвел их в дровяной сарай и хорошенько выпорол — сначала Джеймса, потом Джорджа, а напоследок вашего дедушку».

— Вот видите. Мэри и Лора, хоть вам и трудно хорошо себя вести, вы должны радоваться, что нынче это не так трудно, как в те времена, когда ваш дедушка был маленьким. — закончил свой рассказ папа.

— Неужели девочки тоже должны были так хорошо себя вести? — спросила Лора, а мама ответила:

— Девочкам было еще труднее. Ведь они должны были примерно вести себя все время, а не только по воскресеньям! Девочкам никогда не разрешалось кататься с горки, как мальчикам! Им приходилось сидеть дома и учиться вышивать.

— А теперь вам пора спать, — сказал папа, вынимая из футляра скрипку.

Лора и Мэри лежали в своей кроватке и слушали воскресные гимны. Ведь даже скрипке по воскресеньям нельзя петь песни, которые поют в будние дни.

Ужель на ложе из цветов

Я буду почивать,

Когда мой ближний обречен

Бороться и страдать?**[2]

Лора поплыла на волнах музыки, а потом услышала какое-то звяканье и увидела, что мама стоит у плиты и готовит завтрак. Оказывается, настало утро понедельника. и еще целую неделю никакого воскресенья не будет.

Этим утром, когда папа пришел к завтраку, он поймал Лору и сказал, что должен ее отшлепать.

Сначала он объяснил, что у нее сегодня день рождения и, если ее не отшлепать, она целый год не будет расти. Потом он ее отшлепал, но так ласково и бережно, что ей было ни капельки не больно.

— Раз-два-три-четыре-пять-шесть, — считал папа, медленно шлепая Лору. По шлепку за каждый год, а последний шлепок посильнее, чтобы она скорее росла.

Потом папа подарил Лоре деревянного человечка. Он вырезал его из палки, чтобы Шарлотте не было скучно одной. Мама подарила Лоре пять пирожков — по одному за каждый год, что она прожила с нею и с папой. А Мэри подарила ей новое платье для Шарлотты. Мэри сшила его, когда Лора думала, что она шьет свое лоскутное одеяло.

В этот вечер по случаю Лориного дня рождения папа и скрипка спели девочкам песенку про черного дядюшку Неда.

Жид-был старый-старый негр,

Звался дядя Нед.

Он давным-давно покинул белый свет,

Может, вы узнать хотите, почему он не был сед?

Потому что облысел от долгих лет.

Дядя Нед уже не видел.

Где закат, а где заря.

Как тростинки, стали руки у него.

Сколько ни старайся зря, не надкусишь сухаря.

Если зуба нет во рту ни одного.

В уголке лежит смычок.

Скрипка стихла — и молчок.

И работы для мотыги больше нет,

И ушел он днем погожим к добрым предкам

чернокожим.

Наш хороший старый добрый дядя Нед.

Однажды папа сказал, что скоро уже весна.

В Больших Лесах начал таять снег. Отсыревшие хлопья падали с ветвей, и в мягких сугробах под деревьями образовывались ямки. В полдень большие сосульки, свисавшие с крыши, сверкали и искрились на солнце, на кончиках у них дрожали капельки воды.

Папа сказал, что ему надо сходить в город выменять шкурки диких зверей, которых он поймал за зиму в капканы. Однажды вечером он связал шкурки в плотный узел. Их было очень много, и узел получился величиной с папу.

Как-то рано утром папа взвалил узел со шкурками себе на плечи и отправился в город. Узел был такой большой и тяжелый, что он не смог взять с собой ружье.

Мама очень беспокоилась, но папа сказал, что если он выйдет из дому до рассвета и пойдет быстрым шагом, то к вечеру успеет возвратиться.

До ближайшего города было очень далеко. Лора и Мэри никогда не видели города. Они никогда не видели лавки. Они даже никогда не видели, чтобы два дома стояли рядом.

Но они знали, что в городе много домов и что там есть лавка, где полно конфет, ситца и других чудесных вещей — пороха, дроби, соли и сахара.

Они знали, что в обмен на шкурки лавочник даст папе чудесные городские вещи, и весь день ждали папу с подарками. Когда солнце спустилось к верхушкам деревьев, а с сосулек уже больше не капало, девочки стали с нетерпением смотреть на дорогу.

Солнце скрылось, лес потемнел — а папы все не было.

Мама приготовила ужин, накрыла на стол — а папы все не было.