Стивен Кинг - Дом зверя

Когда я вижу его, я всегда вспоминаю строчку из песни Боба Дилана про «Урагана» Картера{Рубин Картер — американский боксёр среднего веса, проходил подозреваемым в деле о тройном убийстве}: «Рубин сидит как Будда в трёхметровой камере». За Стариной Дейвом и Стариной Роем Старина Джерри сидел как Будда в пятиметровой гримёрной, и я сел рядом с ним.

— Как себя чувствуешь, Стиви? — спросил Джерри, — Слышал, у тебя возникли проблемы?

— Всё вышло неплохо, — ответил я невозмутимо.

Джерри подумал несколько секунд, затем рассмеялся:

— Хорошо сказано, дружище, хорошо сказано. Неплохо вышло, да? Мне нравится.

— Да уж…

Он посмотрел вокруг.

— Много людей, дружище.

— Ага.

— Ты готов? — спросил он.

До меня внезапно дошло, что все задают мне один и тот же вопрос в различных вариациях с нашего приезда на проверку звука.

— Да, — сказал я, — Думаю, готов. Я и впрямь начал чувствовать, что готов.

В подобные вечера наступает момент, когда полное безумие происходящего находит уютный уголок в моём сердце, и я даже радуюсь тому, что оказался там, где оказался, даже несмотря на то, что мне предстоит сделать что-то непростое. Особенно , когда мне предстоит сделать что-то непростое.

— Отлично, — сказал Джерри, — Потому что это не писательская вечеринка. Сегодня нам придётся отлично сыграть, если мы хотим выйти отсюда живыми.

Я поразмыслил над этим и кивнул.

— Хорошо.

И как по сигналу, в двери возникла курчавая голова Боба Дэйца.

— Леди и джентльмены! — объявил он радостно — Шоу через пять минут! Гостям просьба удалиться!

Пять минут спустя — эти последние пять минут всегда тянутся так долго — сцена осветилась, и вышел Старина Рой, чтобы представить нас. Когда ему в лицо ударил свет прожекторов, его друзья из Вандербильта разразились апплодисментами. Мы же стояли за сценой примерно в том порядке, в каком нас должен был представить Рой, так что я находился позади Дейва Барри. В отблесках света, докатывавшегося со сцены, я увидел, что Дейв допил пиво и аккуратно поставил пустую бутылку на ящик от усилителя. Я вновь почувствовал приступ боли в желудке. Я подавил его, убеждая себя, что его и вовсе не было. Для посещения маленькой розовой комнаты было уже поздно. Мы достигли точки, когда должно было случиться то, чему суждено, и это отчасти успокаивало.

Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся и увидел своего знакомого вышибалу — огромного как Годзилла.

— Сломай ногу, — сказал он торжественно. Для обычных пожеланий удачи было уже поздно, даже вышибала это знал. На сцене Старина Рой как раз спросил у зрителей, как дела, — в ответ раздались воинственные крики и топанье ног.

— Друг мой, — сказал я, — Я постараюсь сломать обе.

Я вырос в глуши, в семи милях от ближайшего города с дорожным освещением и в пятнадцати от Льюистона-Оберна, который в шестидесятых считался крупным городом по стандартам штата Мэн и мелким по всем остальным стандартам. Я жил с мамой и братом на грязной улице в Методистском Квартале, а если точнее — за той самой церковью, которая и дала имя этому району Дарема. Понимаю, что это похоже на строчку из песни Джо Саута, но это правда.

Мой лучший друг, Крис Чесли, жил на той же улице в миле от меня. В 1962-63 годах мы вместе открыли для себя фолк-музыку и были очарованны такими белыми исполнителями «городского блюза», как Дейв ван Ронк, Джефф Малдаур, «Паук» Джон Кернер и Том Раш. Не меньше мы фанатели и от молодых исполнителей баллад вроде Боба Дилана, Тома Пакстона, Эрика Андерсена и, особенно, Фила Окса. Мы обожали Окса, потому что его песни отражали чувства, с которыми мы жили — озлобленность и смятение — но у всех этих людей было одно сходство: они играли музыку, не имеющую ничего общего с той чушью, что мы слышали по радио — милая маленькая Шейла, ты узнаешь её с первого взгляда по голубым глазам и волосам, собранным в хвост. А ещё в этой музыке была простота, проникающая прямо в сердце. Когда годом или двумя позже я начал курить «Пэлл-Мэлл», я сделал так потому, что в душе был уверен, что мой кумир, Дейв Ван Ронк, курит их. А что ещё мог курить человек, поведавший нам «Блюз Постельного Клопа»?

Как раз тогда Крис купил себе великолепную гибсоновскую гитару — точный год я не могу вспомнить — а я смог наскрести грошей (так мы тогда выражались — грошей) чтобы купить свою первую гитару в льюистонском ломбарде. Эта была дребезжащая развалюха, а не гитара, но это была моя развалюха, и я любил её. Мне нравилось вышагивать по дороге к дому Криса с гитарой за плечом. Я не убирал её в чехол, ибо как можно чувствовать себя Вуди Гатри, если твоя дребезжащая, сделанная в Тайване гитара лежит в чехле?

Первая песня, которую я научился играть, была «Убаюкай Мою Душу (В Лоне Авраамовом)». Она состояла из двух аккордов — D и A7. Второй была «Блюз Постельного Клопа», трёх-аккордный блюз с такими строчками: «Я загадал желание, Эти клопы меня достали, И пожелал я, чёрт возьми, Чтобы они друг друга сожрали». Любой, кто мог сочинить и записать песню со словами « чёрт возьми », выглядел крутым в моих глазах, и этот блюз лёг в основу многих концертных номеров «РБР», от «Сьюзи-Кью» до «Вам Не Усидеть»

До колледжа я никогда не пользовался медиатором, да и в колледже не очень его жаловал. Поначалу мы с Крисом просто бренчали на гитарах, потом стали осваивать пальцевую технику (к тому времени я уже понял, что у моего друга Криса получается гораздо лучше, чем у меня — снова этот талант, видите? — но я охотно корпел на этой техникой, посвятив лето последнего учебного года двум вещам: попыткам затащить кого-нибудь в постель и научиться правильно зажимать аккорд F).

Какое-то время я играл пластиковой крышкой от молочной бутылки, которая давала интересное джазовое звучание, но потом отказался от неё. Слишком уж часто рвались струны. А менять струны я смертельно ненавидел. Даже в школе я старался найти кого-нибудь, кто бы сделал это за меня.

Я чуть-чуть поиграл в группе в выпускном классе — на органе, не на гитаре — но выдержал всего несколько репетиций. Мои рок-н-ролльные мечты (те, что у меня были) разбивались, как и вся моя внеучебная деятельность, о тот факт, что я жил в семи милях от города, а машины у меня не было, даже после того как я сумел получить права (моя мать — глава нашей неполной семьи — никогда не училась водить). Одной из упущенных возможностей, о которой я вправду сожалел, был уход из «Вращателей Луны» (могло ли быть более шикарное название для группы в шестидесятые?). Останься я в группе, я, глядишь, и научился бы играть аккорды с баррэ раньше, чем мне исполнилось сорок четыре, что значительно облегчило бы мою музыкальную карьеру в «Римейндерах».