Admin - i 55852782446a6f06

- Всё равно не могу понять, - я отмахнулся. - Мало, что нежить холодная в смысле температуры тела - и за руку взять противно, а уж обнимать - тем более. Они ж эмоций испытывать не могут, плакать не могут, смеются без чувств, как пересмешники.

- А твоя-то зазноба далеко? - вдруг искоса посмотрела на меня женщина. Я растерялся и даже смутился, но развивать тему проницательная вдова не стала. - Я тебе мазь поставила, горшочек вон маленький. Лицо помажь, а то разнесёт, да плечо; сильно его порвали.

- Да тут пара вурдалаков по дороге попалось, - поморщился я, разглядывая собственное плечо с глубокими бороздами от клыков. Хвала Ставру; если бы не стихия, нечисть бы мне эту руку оторвала.

- А, так ты ещё и их извёл? - хмыкнула хозяйка. - Удачно ты к нам зашёл, ничего не скажешь.

- А вы что, про них знали? - удивился я.

- Так они ещё с довоенных времён живут. Мужики как-то облаву устраивали, только всех всё одно извести не сумели. А ты, небось, вожака прищучил?

- Да, было дело. Илина Миролевна, людей бы отправить, чтобы логово вурдалачье нашли! - вспомнил я. - Есть охотники в деревне-то?

- А куда ж без них? Найдутся. Ты не дёргайся, я с этим сама разберусь, - махнула рукой эта чудесная женщина. - Отдыхай сиди, навоевался вон уже. Поди, совсем умаялся, бедолага!

- Спасибо, - не стал спорить я. С таким занятием местные вполне справятся, да и хозяйка лучше знает, к кому с этим вопросом обратиться. А мне бы ещё начальству доложиться.

Намазав лицо, плечо и несколько наиболее подозрительных с моей точки зрения царапин резко пахнущей зеленовато-коричневой мазью, я отправился за шаром связи, на ходу обдумывая сообщение для Службы. Про вампира-то понятно, что написать: где жил, как выглядел, звание согласно мундиру. А вот с Юдолой как быть?

Чувства долга и жалости боролись во мне недолго. В конце концов, глупость должна быть наказуема, а в данном случае оная вовсе граничит с предательством. Я не сомневаюсь, что Юдола ни о чём таком не думала, но должны же быть какие-то границы! Её же сверстницы в партизанки уходили, жизни отдавали, чтобы этих тварей выгнать, и всё ради того, чтобы такие как эта дура трупами ходячими восхищались? Нет уж. Её, конечно, жалко. А тех, кого этот упырь сожрал, что, не жалко? Миллионов погибших в войне сограждан, каждого второго из которых героем можно назвать, не жалко?

Так что рапорт я составлял подробно, достоверно и только факты. Решат службисты, что у девчонки крыша от вампирских чар поехала - её счастье. Решат, что предательница родины - так тому и быть. Но покрывать её я не буду.

- Что такой насупленный? - тихо спросила Илина Миролевна, хлопотавшая у печи и накрывавшая на стол. - С начальством поговорил?

Я только кивнул. Некоторое время мы помолчали.

- Моего младшего сына расстреляли, - неожиданно заговорила она, жёстко и всё так же тихо. - Расстреляли как предателя, и приказ об этом подписал его отец и мой муж, светлая ему память. Поревела день, поревела другой - материнское сердце, ему трудно смириться со смертью ребёнка. Едва мужа не прокляла. Хорошо, не успела то письмо отправить, почтальон тогда не пришёл. А, отревев, подумала: за что тогда мои старшие погибали, если их с предателем равнять? Письмо порвала, а в новом и словом о младшем не обмолвилась. А со следующим от мужа письмом похоронка на него пришла. И хорошо, что между нами того груза не осталось, умер он спокойный. А Юдола... Дура она, сама виновата. И не вини себя, офицер, правильно ты поступил.

Я лишь благодарно кивнул. А что тут скажешь?

Видя такое большое человеческое горе, я часто, к стыду своему, радовался, что детдомовский, и терять мне особо нечего.

После плотного ужина я окончательно понял, что не так уж и устал, поэтому потребовал у хозяйки для меня какого-нибудь общественно полезного занятия. Она посмеялась над моей коричневой физиономией и посоветовала лечь поспать. На что я резонно возразил, что спать мне пока не хочется, да и мазь убирать нельзя, а сидеть просто так скучно. В итоге получил вполне справный топор и фронт работы не то что на вечер - дня на два вперёд. Впрочем, я не спешил, так что было решено принять приглашение вдовы и отдохнуть пару дней. Заодно вот хорошему человеку дров на зиму наколю.

Уже ближе к ночи пришёл ответ от службистов, подтверждавший получение моего сообщения. В течение недели они обещали прислать кого-нибудь и просили по возможности в это время не уезжать, а если всё-таки соберусь - оповестить.

Посчитав, что раз просят - отказываться невежливо, я решил задержаться подольше, до приезда Службы.

За несколько дней я успел вполне освоиться на новом месте, познакомиться со всеми деревенскими и даже почти втянуться в их ритм жизни. Как оказалось, быта я опасался напрасно: пользы от меня, к моему удовольствию, было предостаточно. Просто пары крепких рук, и то хватило бы; а уж когда в соседнем колхозе прослышали, что тут огневик обнаружился, меня очень активно начали зазывать на постоянной основе. Оставаться я отказался (да и кто ж меня отпустит?), а вот поработать по второй специальности согласился с удовольствием. Так и получилось, что с утра я пропадал на ремонтной станции, а вечером по мере сил помогал хозяйке. Сперва дров наколол, а потом занялся починкой крыльца. Не сказал бы, что из меня профессиональный столяр получился, но руки всё-таки из правильного места растут, поэтому результат был неплох.

Я даже выбрал время познакомиться с тем учителем, книги которого столь сильно повлияли на сознание Юдолы. Это оказался очень тихий, мягкий, интеллигентный до кончиков пальцев мужчина лет сорока, настолько слабого здоровья, что ни у кого даже мысли не возникло отправить его в армию; хронический астматик, страдающий ещё какой-то болезнью с мудрёным названием, вызывающей ужасную хрупкость костей. Худенький, но при этом высокий, он был наглядной иллюстрацией выражения "плевком перешибёшь". Пожимая его тонкую ладонь, я старался это делать максимально осторожно: казалось, учитель рассыплется от одного прикосновения. Единственное, снайпер бы из него получился неплохой: несмотря на бумажную работу с книгами и цифрами, зрение у мужчины было на зависть многим. Такая вот шутка природы.

С ним было действительно очень интересно поговорить. Правда, жил он в основном книгами, которыми были заставлены все стены, да своими учениками.

Больше всего меня, конечно, интересовала Юдола.

- Понимаете, Илан Олеевич, - вздохнул он, с траурным видом размешивая мёд в чашке с травяным отваром. Чая в прямом смысле этого слова здесь, разумеется, не было, да и вообще мало где он был. Сахара тоже не было, зато неведомым чудом сохранилась пасека, поэтому мёд в деревне имелся у всех. - Книг у меня очень много, а я, признаться, не большой поклонник сентиментального жанра. Знал бы, конечно, к чему подобное чтение приведёт, не дал бы бедняжке книг: пусть лучше вовсе безграмотная, чем так. Потом, когда уже стало заметно, я, конечно, пытался что-то изменить, но толку было немного. А недавно я, решив, наконец, разобрать все эти глупости и спрятать подальше, если не сжечь, наткнулся на, видимо, самую любимую книжку Юдолы; там во множестве загнуты уголки, да и выглядит книжка потрёпанной, - с этими словами он поднялся и прошёл к стоящему в углу секретеру. Открыв один из ящиков, запертый на ключ (ключ висел на верёвочке у хозяина дома на шее), извлёк оттуда толстую книгу в тёмном переплёте. - Вот, полюбуйтесь! - книга была вручена мне, причём на обаятельном лице Веселия Родоборовича появилось самое настоящее отвращение. Как будто он был вынужден брать в руки отнюдь не книгу, а что-то давно мёртвое и дурно пахнущее.