Юрий Станкевич - Яйцо кукушки

Она вспомнила, как однажды муж, тем не менее, пришёл домой доволь­ный и сразу позвал Дениса. Тот неохотно вылез из своего угла.

— Знаешь, старче, я тебя в престижную спортивную секцию устроил.

— Это ещё что за секция?

— Кикбоксинга. Вот и снарядные перчатки тебе сразу купил. Встретил я тут давнего друга, одноклассника. Он теперь завучем в спортивной школе. Завтра пойдём и, так сказать, оформимся официально.

Денис на это никак не отреагировал, но пойти завтра в спортзал согла­сился. На тренировки он сходил три раза. В первый раз его нагрузили обще­физическими упражнениями, во второй — тренер учил основам и, как водит­ся, в третий раз поставил его в спарринг с более подготовленным ровесником, чтобы проверить, как он привык делать, не только физические, но и мораль­но-психологические качества ученика.

В первом же раунде, получив чувствительный удар в лицо, новичок весь затрясся, побелел, бросился на противника и укусил того за шею так, что ед­ва оторвали. Ясное дело, его сразу отчислили.

Второй странный случай произошёл в школе. Как женщине опять-таки рассказывала учительница, на перерыве кто-то из мальчишек, гораздо силь­нее их приёмыша, то ли специально, то ли случайно зацепил его. Потом так и не разобрались. В ответ Денис выхватил из кармана ручку и острый её ко­нец вонзил товарищу в плечо. А целился ведь в голову, мрачнея, рассказыва­ла классная, а что, если бы попал, например, в глаз? Или в сонную артерию?

***

Марта Богуш, женщина пятидесяти пяти лет, с седыми уже висками, си­дела в кресле и прислушивалась. Тишина. Что они там делают за закрытой дверью — неизвестно. Однажды муж, когда ещё был жив, вспомнила вдруг она, обнаружил, что дверь в комнату, куда как раз явилась гостья, осталась открытой, и зашёл туда по какой-то надобности. Что он там увидел, он ей так и не сказал, даже значительно позже, но в ту минуту она, сжавшись, ус­лышала его крик: “Вон отсюда!” — и увидела, как он вытащил за руку де­вушку, которую звали Ульяной, и вытолкал за дверь, на лестницу, выбросив вслед куртку.

Что он там увидел?

Женщина жалела его, обвиняя во всём себя: так и не смогла родить ему ребёнка, не выполнила свой, хоть и не установленный никем, долг перед се­мьёй, перед природой.

Как раз после того случая муж, который уже был в пенсионном возрас­те, стал болеть. У него начались проблемы с желудком, появились симптомы внезапной слабости, а однажды женщина заметила, что он начал странно желтеть: кожа на руках, ногах, на лице приобретала цвет разбавленного яичного желтка.

***

Тишина. Женщина по имени Марта Богуш по-прежнему сидела в крес­ле и думала о том, что она всё-таки по-своему любит своего Дениса. Несмо­тря на все неожиданности и не совсем приятные отклонения, потому что всё это издержки всё того же переходного возраста, не иначе. Она помнила его совсем маленьким, никому не нужным и слабым, болезненным, а потом он незаметно вырос и в последние годы, вспомнила она, ни разу не болел даже гриппом.

Вот только девушка. Когда она появлялась в квартире, женщина поче­му-то испытывала странный ужас. Хотя, казалось бы, что может быть ужас­ного в девчушке подросткового возраста? Может, с её стороны это обычная ревность к Денису, думала Марта Богуш. Если же им нравится быть вместе, пусть дружат. Только, только...

Что тогда муж там, в комнатке, увидел?

Женщина вдруг поднялась с кресла. Вставала она теперь с трудом. Но ведь ей уже за пятьдесят. Тоже переходный возраст, разве что только на­оборот. Она подумала о том, что уже давно пора идти на кухню и готовить ужин, но как раз в этот момент дверь комнаты приемного сына открылась, и он вышел оттуда, но не один, а вместе с Ульяной.

Выражение лиц у обоих было довольное и в то же время подозрительно настороженное, словно они там, в комнатушке, пришли к какому-то неведо­мому ей выводу. Волосы на яйцеподобной, с узким лбом голове Дениса бы­ли, как всегда, расчёсаны на ровный пробор, тонкие губы в уголках рта едва заметно кривились, а тёмные беспокойные глаза смотрели куда-то в сторону.

Зато Ульяна сразу отыскала её глаза, победно выдержала паузу и трях­нула головой, отбрасывая сальную прядь, потом перевела взгляд на приёмы­ша. Тот сказал: “Уля сегодня никуда не пойдёт”.

Женщина молча ждала продолжения.

— Она... ну, вообще, останется здесь и будет жить с нами...

(“Вот оно что, — подумала женщина. — Чего-то подобного и надо бы­ло ожидать, но ведь это, это...”)

Но Денис прервал ход её мыслей, добавив едва сдерживая удовольствие:

— Ты же не против, мама?

Женщина молчала. Вдруг, как это часто случается, словно пелена с её глаз спала, и сознание холодно, будто со стороны, начало оценивать то, что, пожалуй, давно происходило в квартире, в которой она, как до этой мину­ты тешила себя надеждой, была хозяйкой. Словно впервые она увидела, как приёмыш ждал, вынюхивал, стараясь вывести её из себя, и тонко, безнака­занно заглушить её стремление к сопротивлению. Ужас уже проснулся в ней и постепенно рос, становясь всё сильнее.

— Нет, я, конечно, не против, — сказала Марта Богуш, а про себя по­думала: “Лучше так, иначе будет хуже, они же войны хотят”.

Женщине почему-то вспомнились все события последних лет, так или иначе связанные с её приёмным сыном, которые, как она теперь понимала, характеризовали его совсем не так, как ей раньше казалось. Переходный возраст? Но можно ли им оправдать, например, постоянное воровство денег из кошелька? Или затаенную жестокость, которая легко может перерастать в ернический садизм? Кем были его настоящие родители? Живы ли они те­перь? Почему они восприняли данную им жизнь как площадку для удовле­творения своих животных инстинктов? И почему именно она должна теперь расплачиваться за это?

Они, её Денис с Ульяной, пожалуй, не ожидали, что она согласится так быстро. Им, как она теперь догадывалась, хотелось покуражиться, оплести её паутиной заранее заготовленных, двусмысленных слов, в конце концов, исподволь запугать её, не иначе.

— А, хорошо, хорошо, — закивали они, — значит, не против? Значит, Ульяне можно курить в комнате? Ну, конечно, она будет открывать форточ­ку. Не выходить же ей каждый раз на лестницу?

— Можно, — ответила она.

— И ходить в ванну?

— Можно.

— И одевать время от времени твоё пальто? У тебя же их два?

— Можно.

— И?..

— Можно.

Они одолевали легко, совсем легко, но теперь она знала, что если в до­ме завелась гниль, то именно она будет верховодить и побеждать — такова логика жизни. Избавиться от неё можно, только выжигая её огнём или по­кидая поле боя. Однако же она, несмотря ни на что, навсегда привязана к приёмышу и идти ей некуда. Куда, в самом деле, она уйдёт? А его, кста­ти, охраняет закон, и он, пожалуй, всё давно просчитал. Пройдёт ещё три года, и он достигнет совершеннолетия. И что тогда? И тогда, если она дотя­нет до того времени, — что изменится? Тысячи, десятки, сотни тысяч детей страдают по вине родителей, но и тысячи родителей мучаются с теми, кого родили. О чём это говорит, кто ей ответит?