Admin - i 1495e07c15fb5d3e

- Князь?

В качестве ответного приветствия грузный вельможа слегка кивнул и нежно погладил оголовье сабли. Кстати, выдававшей его знатность и богатство любому, кто имел зоркие глаза - одни только ножны, усыпанные драгоценными камнями, стоили как имение средних размеров!

- Я Станислав Гозий, епископ и личный секретарь Его королевского величества Сигизмунда Августа. Он поручил мне устроить ваше... Гм, наше дело.

Спутника своего кардинал представлять не стал - впрочем, и князь не торопился это делать. Вместо этого перебежчик стянул с себя плащ с глубоким капюшоном, лучше всякой повязки укрывающим лицо.

- Поди вон.

Молодой (потому что безбородый) слуга тут же вышел, а троюродный племянник государя Московии бросил плащ на лавку и уселся поверх плотной ткани.

- А ваш за моим присмотрит.

Теперь уже Сапега был вынужден покинуть комнатку, присоединившись к молчаливому плащеносцу.

- Итак. Его величеству передали ваше послание, и он склонен согласиться со всеми вашими условиями - но хотел бы знать, на что может рассчитывать взамен... В чем дело?!..

Вернувшийся магнат двигался какими-то странными рывками, к тому же ведомый за руку спутником странно напружинившегося князя.

- Что?..

Почему-то голос кардиналу напрочь отказал. Попытавшись встать, он с растущим недоумением и испугом понял, что и собственное тело ему полностью неподвластно. Да что за?!! Тем временем несостоявшийся перебежчик вернул на плечи плащ, как-то хищно и вместе с тем грустно улыбнулся, и - вышел за дверь.

- Твое полное имя и титул?

- Николай... Павлович. Рода Сапеги, герба Лис.

Покрывшийся обильной испариной от тщетных усилий подать голос или разорвать невидимые тенета, Гозий поймал взгляд польского магната - и внутренне содрогнулся. Мутные, будто бы сонные глаза и полное спокойствие на молодом лице сулили ему что-то поистине страшное. Они попали в руки чернокнижника? Проклятый Бельский!!!

- Богат ли твой род?

- Да.

- Это хорошо. Ты немедленно вернешься к себе и сделаешь следущее...

Повернув укрытое капюшоном лицо в сторону клирика, колдун насмешливо хмыкнул - после чего у Станислава отказал еще и слух. Впрочем, он довольно скоро вернулся:

- Тому, кто покажет тебе этот знак.

На затянутой в перчатку (черную!) руке незнакомца, якшающегося с темными силами, сверкнуло зеленью изумруда небольшое кольцо.

- Пока же храни наш покой.

Пару раз моргнув, магнат вернулся к прежнему нормальному виду, после чего твердым шагом покинул комнатку. Упал с головы капюшон, стек на пол темный плащ - являя свету тяжелую гриву серебряных волос и мягкую полуулыбку на красивом лице, знакомом кардиналу-епископу лишь по чужим словам и описаниям.

- Посмотри мне в глаза, Станислав Гозий...

Глава 5

В первый мартовский день московское подворье князей Старицких, обычно живое и полное служилыми людьми, словно вымерло - не было на нем ни помещиков, ни вечно-суетливой дворни, а одни лишь плакальщицы в траурных одеждах.

- Да на кого же ты нас поки-инул!..

Причиной тому были сороковины , справляемые по князю Владимиру Андреевичу. Умер он внезапно, во время охоты - только-только приладился с рогатинкой на поднятого загонщиками на дыбы матерого медведя-шатуна, как вдруг страшно побледнел, схватился за сердце и упал навзничь, за малым не попав на клык и коготь дикого зверя. Ближники конечно разом навалились, не дали медведю добраться до тела - вот только довезти своего господина до ближайшего священника им была уже не судьба... Так и отошел без исповеди. Хорошо хоть, что пошедшие было по Москве слухи о том, что князь-де умер от страха, великий государь Иоанн Васильевич под страхом гнева своего и опалы смог пресечь.

- Да как же мы без тебя-а!..

Вообще, начало года семь тысяч семьдесят пятого от сотворения Мира для великого государя северной Руси ознаменовалось тяжкими потерями - умер от нутряной болезни верный любимец князь Вяземский, не уберегли себя от скоротечной чахотки несколько думных бояр... А ежели из Кирилло-Белозерской обители по тревожным вестям не успел вернулся бы в стольную Москву наследник трона, то царь лишился бы и князя Михайлы Воротынского, и еще одного своего родича, троюродного племянника Бельского. Ох как тогда свирепствовали каты Разбойного приказа! Как пытали схваченных по подозрению в потраве государевых людей, крутили да тянули им все жилочки! И вроде бы не зря, раз оба князя Шуйских едва не познакомились с топором палача, лишь в самый последний миг вымолив себе пострижение в монахи. Нет, официально их приговорили за растрату казенного серебра и прочее воровство при строительстве Засечных черт - но кто же казнит за подобные мелочи знатнейших бояр? Никто. Да на такое и Дума Боярская не дала бы свое согласие - а без него князей казнить никак не полагается!.. И уж тем более никто не отписывает за обычное лихоимство родовые вотчины в казну, а часть драгоценной утвари и меховой рухляди передает семействам покойных думных бояр. Слава богу, что великий государь Иоанн Васильевич был милосерден и отходчив, и указал не трогать сыновей опальных Шуйских - они-де за отцов не в ответе. Больше того, он даже пожаловал их новыми вотчинами. За Камнем Уральским.

- Детушек сиротинушками оста-авил!..

А еще царь учинил новый Сыскной приказ, и поставил во главе его думного дворянина Григория Скуратова-Бельского. Чего уж тот приказ должен сыскивать, пока никому толком было и неведомо - но судя по вопросам дознавателей и тихим шепоткам людишек московских, государственную крамолу и прямую измену. Для того и приказного боярина поставили не по родовитости, а лишь из верности исходя...

- Хватит.

Троица женщин в траурных нарядах, вроде как искренне горевавшая об невосполнимой утере кормильца-поильца, послушно замолчала при появлении нового хозяина подворья. Приняв же из его рук уговоренную плату за свои слезливые труды, дружно перекрестилась и поклонилась:

- Милостивец ты наш, да не оставит тебя своей благодатью...

- Довольно! Ступайте себе с богом.

Слегка осунувшийся и как-то резко повзрослевший, пятнадцатилетний князь Василий Владимирович Старицкий вернулся в терем, ставший непривычно пустым без всех тех приживалок и нахлебников, коих щедрой рукой и ласковым словом привечал его отец.

- Разбежались, крысы!..

- Вася?..

Оглянувшись на сестру Ефимию, юноша молча отмахнулся: на поминальной трапезе он уже был, а соболезнования родовитых князей-бояр принял еще раньше. Довольно с него слушать вздохи и причитания мачехи Евдокии Романовны, и без того на душе тоскливо! Хотелось уткнуться в отцовское плечо, услышать его голос, и может быть даже чуть-чуть поплакать, как в детские времена. Увы, теперь он старший в роду! Теперь именно он решает все - за себя, четырех сестер, младшего брата и мачеху Евдокию Романовну. И отвечает за себя и их жизни тоже сам.