Admin - i 1495e07c15fb5d3e

- К кому возопию, Владычице, к кому прибегну в горести моей, аще не к тебе, Царице Небесная? Кто плач мой услышит и воздыхание примет, аще не Ты, Пренепорочная, Надежда христиан и Прибежище нам, грешным?!..

Вторым садовником были крымчаки и ногаи, зачастившие за живой добычей и буквально перепахавшие литовские окраины ради желанного ясыря. Увы, но прежние набеговые шляхи перегородили новые Засечные черты - и хотя высаженный там лесок еще не превратился в дремучую и непроходимую чащобу, этот временный недостаток вполне компенсировался частой сетью дозорных и прибавившимися в числе порубежными полками. Опять же все эти рвы и прикрытые травой узкие неглубокие ямы, губительные для лошадиных ног; густые заросли кустарника напротив речных переправ; понатыканные во множестве сигнальные вышки и крепостицы... Проще говоря, в таких условиях почти все степные батыры голосовали копытами своих скакунов, выбирая более долгий путь и более спокойные условия для привычного заработка. Тем более что в отсутствие законного государя помощь казакам хлебом и порохом прекратилась, а многие шляхтичи и панцырные бояре защищали больше свои усадьбы, нежели границу с Диким полем.

"Третьим садовником можно считать польских сенаторов, присылающих в Раду грозные письма с нескончаемыми требованиями. С такими союзниками и врагов никаких не надо!".

Конечно, были в литовском саду и вредители. Крупными можно было считать римско-католических священников вообще, и монахов-бенедиктинцев в частности - вот уж кто старался изо всех сил, чтобы уговорить-протолкнуть на пустовавший трон Юхана Третьего Вазу! Ну или хотя бы не допустить победы промосковской партии. А за мелких жучков-древоточцев вполне сходила немалая часть литовской шляхты и магнатерии, желающая непременных свобод и привилегий по польскому образцу... Вот только против всей этой "садовой нечисти" играло одно достаточно важное обстоятельство. Да, Рада и благородное шляхетство великого княжества Литовского могло выбирать себе любого правителя - и это право никем не оспаривалось. Но только претендент из числа московских царевичей-рюриковичей мог твердо обещать своим будущим подданным крепкий мир на северо-восточной границе, защиту от притязаний соседних держав и выгоднейшую торговлю. Первенец Иоанна Васильевича вдобавок ко всему был весьма образован, имел спокойный нрав, успел проявить себя как мудрый правитель - и ни разу не был замечен в дурных склонностях, первейшей из которых была кровожадная жестокость. Самое же главное его достоинство и вовсе было неоспоримо - только истинно благословенные Вседержителем могли исцелять смиренной молитвой и прикосновением. На таком фоне все остальные возможные претенденты смотрелись... Собственно, да никак они не смотрелись.

- А-аминь!!!

Завершив свое участие в богослужении положенным числом поклонов и крестных знамений, Дмитрий покинул храм. Отправил свиту заниматься выполнением его поручений и своими делами, мимоходом принял челобитную грамотку у очередного просителя - и наконец-то дождался возможности удовлетворить острый приступ собственного любопытства.

- Как звать тебя, отче?

Седовласый монах вынужденно остановился. Огляделся по сторонам, покривил синие старческие губы и нехотя ответил:

- Раб божий Спиридон.

- Возможно, я тебя знаю?

Перегораживающая иноку дорогу стража легко расступилась перед старцем Зосимой, пожелавшим присоединиться к начавшейся беседе.

- То вряд ли.

- А ты меня?

Простой с виду вопрос вызвал у собеседника царевича совершенно неожиданную реакцию.

"Опаска, легкий страх, сожаление о чем-то и нежелание говорить со мной. Гм, что-то я ничего не понял... Черт!".

Экстренно подлечив порядком изношенное сердце монаха, Дмитрий заодно прошелся и по вступившему в пору дряхления организму - после чего решил перевести явно не клеящуюся беседу в легкий допрос. И он время сэкономит, и чересчур нервному монастырскому насельцу меньше тревог достанется!..

- Какого цвета у меня глаза?

Даже и не заметивший спасения свой жизни, Спиридон бросил короткий взгляд из-под кустистых бровей - и провалился в синие омуты. Морщины на лице слегка разгладились, плечи чуть-чуть опустились... Покосившись на приближающегося настоятеля Варлаама, наследник тихонечко вздохнул.

- Ты видел меня до сего дня?

Не дожидаясь, пока прозвучит положительный ответ, царевич уточнил:

- Когда в самый первый раз?

Взирая на окружающий мир "стеклянным" взглядом, инок Спиридон равнодушно-ровным голосом ответил:

- Во время присяги тебе Избранной радой.

Помолчав, шестнадцатилетний государь решил уточнить непонятный момент:

- В каком чине ты тогда пребывал, и как тебя звали?

- Священник московского Благовещенского собора, протопоп Сильвестр.

В этот раз молчание длилось заметно дольше.

- Что делаешь ты в Кирилловой обители?

- Приняв постриг под именем Спиридона, оставлен на монастырском житии.

Повернувшись к настоятелю, синеглазый рюрикович весьма выразительно изогнул брови.

- Разве не должно тебе пребывать в Соловецком монастыре? Кто разрешил отъехать из него в Кириллову обитель?

Как оказалось, никто. Потому что опальный протопоп и не собирался ехать на Соловецкие острова - с молчаливого согласия великого государя Иоанна Васильевича тихо доживая свой век в Кирилло-Белозерской обители.

"Понятно. Если бы не бросил лезть в политику, отец бы его в какой-нибудь уральский скит законопатил - но раз сидит и не высовывается...".

- Отче Варлаам, чем он у тебя занимается?

Прежде чем ответить, настоятель задумчиво огладил густую бороду с редкими нитями седины:

- Ныне "Степенную книгу" переписывает. А так в монастырской либерее много сидит, в иконной мастерской помогает.

Внимательно посмотрев на Варлаама, царевич не стал у него интересоваться, почему это он только сейчас увидел этого любителя книг и икон. И так понятно, что инок Спиридон предпочитал не напоминать о себе лишний раз - особенно царю и его наследнику. Уже теряя прежний интерес, Дмитрий на всякий случай уточнил:

- Увидев меня, ты встревожился и испугался. Чего?

- Воздаяния за грехи.

- Какие именно?

- Повинен в смерти царицы Анастасии и дочки ее Марии...

Онемев, первенец покойной великой княгини замер в легком ступоре. А бывший ближник и духовный наставник царя негромким голосом поведал, как травил царевну и ее мать. Не для того, чтобы они умерли, совсем нет! А для того, чтобы придать своим словам и увещеваниям должную весомость. Ведь одно дело просто стращать молодого правителя божией карой - и совсем другое, когда не прислушивающийся к мудрым советам Иоанн Васильевич получает зримое подтверждение своих ошибок и греховности.