Джеймс Роллинс - Кровь Люцифера

Элизабет кивнула.

— Раскаленной железной кочергой.

— Жестоко, — отозвался Джордан. — Не слишком-то щедрая награда за такую работу.

— Это были жестокие времена, — промолвила графиня. — Но говорят также, что мастер отомстил, забравшись в башню и уничтожив тонкий механизм одним прикосновением, — а потом там же покончил с собой. Куранты не могли починить еще сотню лет [10] На самом деле это лишь легенда. Пражский Орлой был создан в XV веке Микулашем Каданом и Яном Шинделем, а впоследствии доработан мастером Яном Ружем по прозвищу Гануш; с именем последнего и связывают легенду об ослеплении и самоубийстве, которых на самом деле не было. .

Элизабет смотрела на причудливый циферблат часов. Хорошо, что некоторые вещи из прошлого сохранились и по-прежнему окружены почетом. Хотя часовой мастер умер, его работа пережила века.

«Как переживу и я».

— Через несколько минут мы приземлимся, — сообщил им по радиосвязи Христиан.

В глубине кармана Элизабет завибрировал мобильный телефон. Она прижала его ладонью, надеясь, что Рун не расслышит его жужжания за ревом двигателя, через плотно сидящие наушники. Должно быть, это Томми. Но почему он звонит? Боясь худшего, она нетерпеливо поерзала на сиденье, жалея, что не может сейчас поговорить с мальчиком. Но для этого ей нужно было остаться одной.

Когда вибрация телефона прекратилась, графиня сжала руки и крепко стиснула их, страстно желая, чтобы вертолет поскорее сел. К счастью, этого не пришлось ждать долго. Как и обещал Христиан, вскоре они приземлились. Пилот некоторое время переговаривался с кем-то по радио, а затем Элизабет следом за остальными вышла наружу и направилась через обширную бетонную площадку к длинному низкому зданию.

Воздух здесь был холоднее, чем в Венеции, но Элизабет по-прежнему чувствовала жар. Она подставила открытую ладонь лучам послеполуденного солнца. Останься Батори просто стригоем, ее кожа сейчас пошла бы волдырями, а потом сгорела бы в пепел, но, похоже, святое причастие защищало ее. Однако не до конца. В ее крови оставалось достаточно тьмы, чтобы солнечный свет был для нее жгучим. Она отдернула руку и склонила голову, пряча лицо в тени своего апостольника.

Рун заметил ее реакцию.

— Со временем ты привыкнешь.

Элизабет нахмурилась. Даже дневной свет был не до конца дарован сангвинистам. Их жизнь — сплошная боль и попытки привыкнуть к этой боли. Графиня желала сбросить эти ограничения и запреты... снова стать истинно свободной.

Но пока рано.

Вместе с другими она прошла в здание аэропорта. Ее раздражала неприглядная утилитарная обстановка таких мест, безликая, бело-серая. Казалось, что люди в эту эпоху боятся яркого цвета.

— Можно мне ненадолго отлучиться, чтобы умыться? — спросила она у Руна, стремясь ненадолго остаться в одиночестве, чтобы перезвонить Томми. — Это путешествие совершенно выбило меня из колеи.

— Я провожу ее, — вызвалась София. Эти слова невысокая индианка произнесла слишком поспешно, выдавая свое недоверие.

— Спасибо, сестра, — отозвалась Элизабет.

София провела ее в боковой холл, где располагался туалет на множество кабинок, и проследовала за ней к умывальникам. Встав перед раковиной, графиня омыла руки теплой водой. София у соседнего умывальника набрала воду в горсти и плеснула себе в лицо.

Элизабет воспользовалась этим мгновением, чтобы пристально изучить темнокожую женщину, гадая, какой она была, прежде чем стать сангвинисткой. Была ли у нее семья, которая осталась в прошлом, за далью лет? Какие жестокости она совершала, будучи стригоем, прежде чем испить освященного вина?

Но лицо женщины оставалось непроницаемой маской, и по нему невозможно было прочесть, какая боль таилась в ее прошлом. Однако Элизабет знала, что боль там была.

«Каждый из нас на свой лад испытывал эту боль».

Она вспомнила своего сына Пала, его звонкий смех.

«Похоже, путешествуя по жизни, ты всего лишь собираешь вокруг себя призраков. Чем дольше ты живешь, тем больше теней тебя преследует».

Она посмотрела в зеркало и с изумлением заметила, что по ее щеке катится одинокая слеза. Графиня не стала стирать ее, решив взамен воспользоваться ею.

— Можно мне на минуту остаться одной? — спросила она, повернувшись к Софии.Та, похоже, готова была возразить, но когда она увидела слезу, выражение ее лица смягчилось. И тем не менее сангвинистка оглянулась по сторонам, явно высматривая, нет ли здесь окон или другого выхода. Не найдя ничего, она коснулась плеча Элизабет и пошла прочь.

— Я подожду снаружи.

Как только София скрылась, Элизабет достала телефон.

Она включила воду посильнее, чтобы шум заглушал ее голос, и быстро набрала номер Томми.Тот ответил сразу же.— Элизабет, спасибо, что перезвонила. Ты застала меня как раз вовремя.

Она почувствовала облегчение, услышав его спокойный тон.

— Всё в порядке?

— Ну, неплохо, как мне кажется, — отозвался он. — Я так рад, что скоро увижу тебя!

Она непонимающе нахмурилась. Мальчик не мог знать, что она собиралась приехать к нему, как только сможет сбежать из-под надзора.

— О чем ты говоришь?

— Приехал священник, он заберет меня в Рим.

Она застыла, голос ее внезапно сел.

— Какой священник?

Разум ее лихорадочно пытался как-то осознать эту новость.

Она была неожиданной и казалась чем-то неправильным, попахивала ловушкой.

— Томми, только не...

— Погоди, — оборвал ее мальчик. Элизабет услышала,что он разговаривает с кем-то на заднем плане, потом в трубке снова раздался его отчетливый голос: — Тетя говорит, чтобы я заканчивал болтать по телефону. За мной приехала машина. Но мы увидимся уже завтра.

Он произнес это с оживлением, но душу Элизабет наполнил страх.

— Не надо ехать с этим священником! — воскликнула она в тревоге.

Однако он уже отключил связь. Графиня снова набрала его номер, расхаживая туда-сюда по туалету. В трубке звучали длинные гудки, но Томми не отвечал. Элизабет стиснула телефон в кулаке, пытаясь постигнуть причину, по которой кому-то понадобилось забрать его.

«Может быть, они хотят забрать Томми в безопасное место из-за всех этих нападений стригоев?

»Она отмела эту надежду, зная, что мальчик больше не представляет интереса для Церкви.

«Тогда почему они забирают его? Почему Томми неожиданно снова стал для них важен?»

И тут Элизабет поняла.

«Из-за меня».

Церковь знала, что Томми важен для нее. Кто-то хочет заполучить мальчика, использовать его как пешку, как способ набросить на нее ошейник. И лишь один священник в мире стал бы вовлекать в такие игры ни в чем не повинного мальчика, дабы оказывать на кого-то давление. Даже будучи в заключении, этот мерзавец продолжает пользоваться некой властью.