Vladimir - Unknown

Грот острова Бьерня место древнее и проклятое. В незапамятные времена его облюбовали наши предки викинги - мореходы и разбойники. Здесь в гроте, один из самых свирепых и удачливых предводителей рода Агейр, Барди Бешеный спрятал огромные сокровища, добытые им в далёких землях греческих правителей Палеологов. Честолюбец Барди мечтал на эти средства собрать огромную дружину из викингов и лучших витязей ГардАрики. С этими силами он рассчитывал двинуться к сердцу Византии, царственной столице ромеев, Константинополю.

Сопровождали вождя до входа в грот семеро лучших воинов, а помогал укрывать добычу его молодой друг по имени Альв. Среди ценностей были два медальона из белого золота большой и малый с двуглавыми орлами, гербом ромейской династии Палеологов. В качестве талисмана Барди повесил малый медальон на шею своему воспитаннику Альву. В родной фьорд Тромсь, вопреки обычаю, Барди доставил лишь меньшую часть трофеев, хотя и эта часть была немалой. Старейшины, вроде бы, узнали об этом во время праздничного пира от упившегося хмельной брагой юного Альва. Скорее всего, хитрые старцы заметили греческий медальон на шее у юноши и обо всём догадались сами. Они принялись упрекать Бешеного в нарушении обычаев. Тогда внезапно обезумевший от злобы Барди, словно оправдывая своё прозвище, голыми руками вырвал язык у своего болтливого, как он решил, товарища. Оскорблённый и искалеченный, залитый кровью из собственного рта, Альв, за неимением, оставленного по обычаю вне пиршественного зала оружия, схватил со стола острую оленью кость и воткнул её в живот своему другу и предводителю. В ответ, вконец рассвирепевший Барди, убил Альва одним ударом огромного кулака в висок. После такого позорного происшествия все покинули осквернённое пиршество, унося с собой раненого убийцу. Барди умирал трое суток мучительно и тяжко. Он то и дело оглашал окрестности именем Одина, стискивая рукоятку любимого меча гардарикской булатной стали. Напрасно старейшины просили воина указать место утаённого сокровища. Они лишь ещё больше раздражили умирающего викинга. Барди проклял страшными словами свои тщеславные помыслы и греческую добычу, сделавшую его убийцей друга. Он проклял всякого, кто, не будучи благородным воином, проникнет в древний грот и попытается найти клад. Несчастливый же медальон с диковинной двухголовой птицей старейшины выбросили со скал в море.

Йора так складно рассказывала свою скандинавскую сказку, что вся компания поневоле заслушалась.

- Главное дело, Урхо, – обратилась она к командиру – Верманд и Анна сейчас должны быть на Бьерне. Анна писала мне в письме, что они с мужем решили привести в порядок отцовскую коптильню. На них можно положиться. Они всю войну сотрудничали с Сопротивлением – прятали у себя оружие, листовки. Взрывчатка, которой в прошлом году подняли на воздух Гестапо в Тромсё, тоже хранилась у них. Немцы ушли из Тромсё несколько месяцев назад, когда русские войска вошли в Киркинес. Сейчас город контролируют наши, норвежцы из армии Милорга.

Пополнив топливо в Тромсё, куда мы прибыли через двое суток, наш баркас направился к Медвежьему. Здесь на месте Йора, в детстве тоже побывавшая на острове, указала нам небольшую скрытую в скалах бухту. Мы вошли в бухту через узкий, извилистый проход и обнаружили в ней другой рыбацкий баркас, стоящий посреди бухты, на якоре. Посудина была меньше нашей и довольно старой.

– Судя по названию – “Эидис”, этот рыбак и есть фискебёт Верманда. – уверенно заявила Йора. – Моя кузина Анна должна быть здесь, на острове вместе с мужем.

Наш рыбак встал на якорь рядом с “Эидис” и спустил на воду небольшую шлюпку. В два приёма мы с оружием и амуницией всей командой перебрались на берег. Пройдя вдоль скал, отряд вышел на открытое место. Впереди, на небольшом возвышении чернели обугленные остовы двух деревянных строений.

- О, боже! – Вскрикнула Йора и попыталась, было, кинуться бежать к пожарищу, но Урхо, схватив её за руку, решительно остановил женщину.

- Немцы, тискерне-подлецы, любят оставлять в таких местах мины, сувениры утешения для скорбящих родственников. Так что останься здесь – тихо, но решительно произнёс командир.

Мичман Урхо оказался прав. На подходах к дому его парни обезвредили мину-лягушку и растяжку с гранатой у самой земли, между камней. Всё, что осталось от пропавших хозяев сожжённых хижины и коптильни – это старая рыбацкая бахила – утеплённый войлоком сапог с обугленным носком. От некогда жилого домика сохранился лишь каменный порожек с врезанной на удачу подковой.

- Проклятые тискерне. Они приносят смерть! – прошептала заплаканная Йора – Они убили их, убили моих родных.

- Это ещё точно не известно. - Виновато процедил я сквозь зубы, чувствуя себя ответственным за мерзости соотечественников. Йора метнула в меня недобрый взгляд, ведь я тоже был немец – тиск по-норвежски, один из тискерне.

Со всеми предосторожностями мы принялись осматривать окрестности в надежде набрести на вход в грот Лабиринт. Вход мы не нашли, зато я обнаружил кое-что, вернее кое-кого получше. Среди скал, в километрах двух от пожарища я наступил на что-то и, чуть было, не провалился, едва не сломав ногу, в какую-то большую, круглую нору. Дыру в камне маскировал небольшой щит, сколоченный из кусков обкатанного морем, почерневшего дерева. Сверху щит был покрыт срезанным и приклеенным чем-то пластом серого скального моха. Если бы я случайно не наступил на него, то просто прошёл бы мимо.

- Шайзе! – вскрикнул я, как сделал бы любой нормальный немец, едва не оставшийся без ноги.

В тот же момент из дыры полыхнуло пламя и, раздался глухой звук выстрела. Пуля чиркнула меня по щеке, срезав клок кожи вместе с трёхдневной щетиной. Я ошеломлённо отшатнулся и свалился на пятую точку, пребольно приложившись копчиком о какой-то острый булыжник.

Урхо и Йора находились ближе других. Они и подбежали ко мне первыми.

– Это Анна! Она жива! Больше не кому! – Задыхаясь, зачастила раскрасневшееся от бега женщина.

– Погоди – попытался предостеречь её Урхо. – Может это кто-то из людей Штюббе.

- Нет, нет! – отрицательно покачала головой Йора – Это Анна, моя сестрёнка. Я чувствую, что это она!

- Йора! Это ты? – глухо донеслось из норы. Это был женский голос.

Через минуты сёстры сидели между камней на обшитом мхом щите. Они, крепко обнявшись, горько и радостно плакали. Так умеют делать только женщины.

- Немцы приплыли на остров за три дня до вас. – Рассказывала, немного пришедшая в себя Анна, симпатичная голубоглазая блондинка лет тридцати. – Я накануне вечером, взяла ружьё и отправилась в гости к бабушке Кильде, живущей на другом конце острова. У Верманда не на шутку разыгрался ревматизм, как бывало каждой весной, а у бабушки всегда были припасены разные лапландские корешки и притирания от кучи всевозможных болезней. Когда рано утром я возвращалась обратно, то почувствовала необъяснимую тревогу за мужа. Что-то неладное творилось в наших краях. Ещё с дальней сопки я заметила силуэт чужого судна, стоящего на якорном рейде недалеко от берега. При себе я всегда ношу небольшой, но сильный бинокль. Я подошла поближе, притаилась между камней и стала наблюдать. От борта судна отошёл катер с людьми. Первым моим порывом было бежать, предупредить Верманда о возможной опасности. Я почему-то с первого взгляда почувствовала, что от тёмного силуэта этого небольшого грузового корабля исходит угроза. Но даже бегом я не успела бы добраться до нашей хижины раньше людей с катера. Через несколько минут они уже высаживались на берег. Десяток мужчин одетых, как простые рыбаки, но почти все вооружены автоматами. Нетрудно было определить, что это совсем не норвежцы. Наши даже двигаются по-другому. Ясно как полярный день – это были тискерне, немцы. Ещё через несколько минут чужаки вошли в нашу хижину и, почти сразу, до меня донёсся далёкий, едва слышный хлопок, который тут же перекрыла длинная автоматная очередь. Из хижины вновь появились люди. Двое из них тащили третьего, скорее всего убитого, потому как они просто положили его на землю и не попытались даже перевязать. Потом немцы пошли к коптильне и принялись наливать в ведро солярку из бочки, стоящей там же. Горючим они облили хижину и коптильню, после чего всё подожгли. То, что мой муж, скорее всего уже мёртв, я поняла ещё раньше, после перестрелки в доме. Но я ошиблась, потому что когда пожар охватил уже оба строения, один из немцев подскочил к распахнутой двери пылающей хижины и выпустил в дверной проём ещё одну очередь из автомата. Значит Верманд, на тот момент, был ещё жив, скорее всего, ранен и тискерне оставили его в доме гореть заживо. Когда мой муж попытался выбраться из огня, его просто добили.