Keith Richards - Life

В том, что касается музыки, у него от этого развилось сознание как у губки. Он услышит что-нибудь в клубе, а потом прошла неделя, и ему кажется, что он это написал. А я говорю нет, это вообще-то воровство в чистом виде. Приходилось проверять за него такие дела. Или я играл ему песни, которые у меня появлялист, всякие наброски... Он говорил: неплохо, и дальше мы возились с этим недолго и бросали на фиг. А через неделю он возвращается и говорит: слушай, вот только что сочинил. И я знаю, что это абсолютно искренне, потому что он вообще-то не тупой. В авторы Anybody Seen Му Baby? мы дополнительно вписали Кей Ди Лэнг и её соавтора. Моя дочка Энджела с подружкой гостили в «Редлендсе», и я поставил им диск, а они начали петь на эту вещь что-то совершенно другое. Им послышалась Constant Craving Кей Ди Лэнг. То есть косяк отловили Энджела с подружкой. А альбом должен был уже выходить через неделю. Ну что за блин, еще одну слямзил. Не думаю, что он хоть когда-нибудь сделал это специально, просто губка — она губка и есть. Так что пришлось мне звонить Руперту и всем нашим суперадвокатам. Я сказал: проверьте это сейчас же, а то нас по судам затаскают. И через сутки звонят с подтверждением: точно, ты был прав. Пришлось добавлять Кей Ди Лэнг в авторы.

Я раньше обожал тусоваться с Миком, но не заглядывал к нему в гримерку уже лет двадцать, по-моему. Иногда мне не хватает моего друга. Где его черти носят? Я ведь знаю, что, когда случится какая-то жопа, он будет рядом, железно, как и я с ним, это даже не обсуждается. Думаю, за все это время Мик просто постепенно довел свое обособление до предела. Где-то я это понимаю. Я сам стараюсь не обособляться насколько могу, но даже мне все равно часто нужно от происходящего как-то отгородиться. В последние годы, когда я, бывает, изредка смотрю интервью с Миком, где-то фоном всегда проступает одна тема: что вам от меня надо? Он использует такой защитный шарм. Что им от тебя надо? Ответов, очевидно, на какие-то вопросы. Но ты-то что так боишься выдать? Или тебе просто неуютно делиться чем-то за просто так? Вы ведь можете себе представить, что такое было быть Миком на пике славы, и как все хотели от него чего-то, и как это было тяжело. Но он выбрал свой способ справляться — постепенно начал реагировать с оборонительных позиций. Не только на людей со стороны, но и на близких. Пока не дошло до того, что я говорю ему что-нибудь и тут же по этому его взгляду понимаю, о чем он сейчас думает: а у Кита в чем интерес? Да ни в чем! Круговая оборона постепенно подминает все под себя. Ладно, обнес ты себя забором — сам-то теперь сможешь выбраться?

У меня как-то не получается точно определить, где и когда все это произошло. Он же раньше был намного более душевный человек. Хотя с тех пор уже сто лет прошло. По сути, он загнал себя в угол. Сначала было: что этим другим от меня надо? А потом его круг все сжимался и сжимался, пока я тоже не оказался с другой стороны забора.

Я это очень болезненно переживаю, потому что он до сих пор мой друг. Господи, уж я-то натерпелся от него достаточно но за свою жизнь. Но он один из моих корешей, и для меня это личный проигрыш — что я не смог вернуть его обратно к радостям дружбы, попросту спустить его обратно на землю.

Столько разных периодов мы с ним прошли. Он очень дорогой человек мне. Но уже давным-давно прошло то время, когда последний раз между нами могла быть такая близость. Между нами теперь есть уважение, наверное, и дружба, которая залегает где-то на глубине, в подкладке. Знаешь Мика Джаггера? Да, только какого из них? Это же не человек, а целая компания. И он решает, на кого вы попадете. Каждый раз выбирает, какой он сегодня: сдержанный, или несдержанный, или «мой друган» — это у него всегда как-то криво выходит.

И у меня такое впечатление, что в последние годы он понял, что загнал себя в изоляцию. Он теперь даже иногда заговаривает с людьми из команды! В прошлые годы он бы даже не знал, как их зовут, и узнать бы не побеспокоился. Когда он садился в самолет на гастролях, кто-нибудь из наших технарей говорил: «Привет, Мик, как дела?» — а он просто проходил мимо. И со мной, и с Ронни, и с Чарли та же фигня. Он был слишком знаменит, чтобы здороваться. Притом что от этих людей зависело, как ты будешь звучать и выглядеть, — они могли сделать круто и они же могли сделать хреново, если б они захотели. И этом смысле он вечно все осложнял — но если б Мик все не осложнял, ты бы решил, что он, наверное, заболел.

Как раз когда уже совсем кончились силы его терпеть, на наше мирное собрание была сброшена бомба. В 1985-м мы были процветающим предприятием. Нарисовался контракт на серию дисков с CBS при участии их президента Уолтера Йетникоффа на двадцать с чем-то миллионов долларов. Чего я не знал еще довольно долго, это что довеском к контракту Мик договорился с CBS на три диска сольно за сколько-то миллионов — и никому в группе ни слова не сказал.

Будь ты хоть кто, но садиться на хвост контракту Rolling Stones — так не делается. А Мик не постеснялся. Это было полное неуважение к группе. И лучше бы я узнал все до, а не после. Меня просто трясло. Мы не для того выстраивали этот бэнд, чтобы бросать друг другу такие подлянки за спиной.

Стало ясно, что план этот созрел уже давно. Мик был большой звездой, и Йетникофф с остальными полностью поддерживали идею, что ему пора начать сольную карьеру, что Мику здорово льстило и подстегивало его планы по захвату власти. Я больше скажу: Йетникофф потом дал всем понять: люди из CBS считали, что Мика можно вывести на уровень Майкла Джексона, и активно раскручивали этот бред, а Мик только уши развешивал. Так что роллинговский контракт на самом деле был нужен для того, чтобы протащить контракт Мика.

Я, в общем, считал, что это бездарный ход. Он не понимал, что если будет заниматься чем-то еще, то разрушит определенный образ в сознании публики, который вообще-то штука хрупкая. У него было уникальное положение роллинговского солиста, и Мику нужно было получше разобраться в том, что это на самом деле значит. Вообще-то кто угодно может однажды опухнуть от собственной значимости и решить, что ладно, я справлюсь и сам, а кто играет рядом — все равно. Потом-то он, конечно, всем доказал, какой это бред. Я могу понять, когда человеку бывает, хочется взбрыкнуть. Я сам люблю играть с другими людьми и заниматься другими вещами, но в данном случае он на самом деле ничего другого не планировал, кроме как быть Миком Джаггером без Rolling Stones.

Одно то, как это было сделано, — так дешево. Я, может, и мог бы это понять, если бы Stones накрывались медным тазом, — типа бегство крысы с тонущего корабля. Но в том-то и фишка, что у Stones дела шли прекрасно, и все, что от нас требовалось, — это держать марку. Вместо того чтобы потерять четыре—пять лет на разброд и шатание, а потом снова собирать все по кусочкам. У всех было ощущение предательства. Что, дружба, значит, побоку? Почему он не мог мне сразу сказать, что собирается заняться другими вещами?