Admin - o 18466e8fb342a663

Полина писала о том, что, дескать, я последнее время стал груб с подчинёнными,

заставлял работать людей сверхурочно, в выходные дни, нарушая тем самым трудовое

законодательство. Клеймила мою «бытовую распущенность». Мол, сожительствовал с

двумя женщинами. Вследствие чего доктор Мирошенко О.М., не выдержав унижения,

вынуждена была бросить любимую работу и уехать. А специалист она для района

нужный. Дескать, в настоящее время Буров М.А. живёт в гражданском браке с завмагом

Афанасьевой Л.П., отношения свои не узаконивает, тем самым унижая молодую женщину.

Полина Ивановна не забыла сообщить, что, когда из комбината приезжает начальство,

Бурова не найти – водку, мол, пьют. А работа, в это время, стоит…

Небрежно отстранив листок, я поднял возмущённое лицо:

- Ну и что? У Полины мужик сбежал осенью, и теперь она ненавидит всех, кто ходит в

штанах, – раз. Пока не приехал Гаврилыч, исполняла обязанности директора кто?

Виноградова! А тут я, как чёртик из табакерки, выскочил – два. Выговор я ей объявил не

далее, как за прошлый месяц: полторы тонны поржавевшей селёдки по отливу в море

выбросили из-за её халатности, между прочим… Да вы сами приказ согласовывали –

три…

- Очень похожую жалобу прислала твоя сожительница: Афанасьева Людмила Пантелеевна.

Бойцов заглянул в лежащий перед ним второй листок.

– Людмила Пантелеевна – это кто? «Людка-продавщица»?

Бескровные губы Главного механика тронула улыбка.

- Да всё ты знаешь, Валентин Иванович! Не тяни кота за хвост, к чему прелюдия?

- Заявление сожительницы читать будешь?

- Не буду!.. Говори, зачем вызвал.

Главный механик снял очки, помассировал покрасневшие веки. Лицо Бойцова, как только

он снял очки, мгновенно утратило сдержанно-официальное выражение, столь ему

свойственное, и к которому я привык. Передо мной сидел усталый, донельзя замотанный, немолодой уже человек.

- Есть мнение руководства комбината назначить директором рыбобазы Кривая Падь

Рагулю Александра Григорьевича, выпускника Николаевского индустриального

техникума. Специальность по нашему профилю.

- Что-то фамилия знакомая, не сынок ли это нашего Заместителя директора? - зло

усмехнулся я.

- Внук…

Валентин Иванович надел очки, и его лицо сразу же изменилось: стало непроницаемым, а

усталые человеческие глаза спрятались за блестящими стёклами и превратились в

револьверные дула, направленные мне в голову.

- Прошу, как говорится, любить и жаловать. И настоятельно рекомендую - голос Главного

механика набирал мощь - оказать помощь молодому специалисту, не имеющему

достаточного опыта руководящей работы.

- Понятно, Валентин Иванович… Значит, каждый за себя?!

- Решение, принятое руководством комбината, обсуждению не подлежит, - перешёл на

официальный тон Главный механик.

- Работайте, Михаил Андреевич, - и поаккуратнее там с женщинами. Разберитесь

наконец…

- В таком случае, Валентин Иванович, прощевайте, как говорит Рагуля.

Я встал из-за стола.

- Пойду в отдел кадров, напишу заявление по всей форме.

Я кивнул на отдельно лежащую на столе «телегу» и, не дожидаясь ответа, вышел из

кабинета начальника.

«Очень кстати пришлись конфеты», - подумалось мне.

*

Людмиле о том, что знаю про её заявление, я ничего не стал говорить: она была по-своему

права. Молча собрал пожитки, те же самые, с которыми полтора года назад прилетел в

Кривую Падь, только ружья не было.

Послушал немного про «ёлки зелёные» и пошёл восвояси. Две недели, которые было

положено отработать по закону перед увольнением, прожил в холодном бараке для

сезонников, отремонтированном к заезду рабочих. По ночам мои одинокие шаги гулко

отдавались в пустом помещении. Насыщенное спиртными парами дыхание клубами

вырывалось из сердца…

Во время ревизии материальных средств, находящихся у меня в подотчёте, Главный

бухгалтер без всякого смущения «повесил» на меня пятьдесят тонн недостающего

дизельного топлива.

- Семён Яковлевич, вам не стыдно? – скорее для порядка, чем в надежде пробудить

совесть финансиста, спросил я.

– Полтора года тому назад я по вашей, между прочим, просьбе подписал акт. Хотя

недостача солярки составляла тогда двести тридцать тонн. Не у кого было принимать дела.

Впрочем, всё понятно, - ответил я на молчаливое сопение Главбуха.

- Каждый за себя!..

В отделе кадров рыбокомбината мне предлагали работу в другом населённом пункте, но я

отказался. В конце концов, вычтя из моей зарплаты стоимость пятидесяти тонн солярки, подъёмные, выданные по приезду, и стоимость проезда из Ленинграда на Сахалин, - три

года-то я не доработал, как-никак! - выдали на руки трудовую книжку и что-то около

пятидесяти рублей, на которые невозможно даже было купить билет до дома.

«Ничего, ничего, ничего!..», - напевал я весело, садясь в автобус.

Потёртый на сгибах и пожелтевший листок с адресом любимой я аккуратно спрятал за

обложку паспорта.

Глава 12

В Семиречье меня занесло совершенно случайно, будто порывом осеннего ветра сухой,

оторвавшийся от ветки листок.

Уволившись из рыбокомбината, я полтора года колесил по Сахалину, перебиваясь

случайными заработками. За это время пришлось «помыть» золото в Лангери, поработать

три месяца в изыскательской экспедиции под Южно-Сахалинском и отходить полгода

судовым электриком на СРТ «Зверобой» от Управления морского рыболовного и

зверобойного флота (УМРЗФ). Это было моим последним местом работы. Здесь я

насмотрелся такого!.. Что там - моя кабарга?!

Мы добывали тюленя-лахтака в шельфовой зоне Курильских островов. Моря, омывающие

Дальний Восток, зимой покрыты льдом. Лишь в Японском море и в открытых водах

северо-западной части Тихого океана, подверженных влиянию теплого течения Куросио, возможна круглогодичная навигация.

«Били» как взрослого тюленя, так и их детёнышей. Щенится лахтак или морской заяц

открыто на льду в марте-мае. Щенки одеты в коричневые шубки, которые через две-три

недели станут пепельно-серыми. Детёныши человека не боятся, подпускают стрелка

вплотную, и убивали их простыми дубинами.

Взрослых животных стреляли из нарезного оружия позже, после линьки, когда они мало

двигаются, почти не кормятся, а сутками лежат на льду у кромки разводий.

Как электрик, я на лёд не спускался. Но разделывали тюленя на палубе, на виду. Так что

кровушки я «нахлебался» в этой экспедиции на всю оставшуюся жизнь.

В море работали день и ночь, а после рейса - пили…

Когда, наконец, до меня дошло, что денег здесь я не скоплю, а здоровье, скорее всего, потеряю, собрался ехать домой. Короче, сытый по горло экзотикой и самостоятельностью, обиженный на весь белый свет, задумал вернуться на «материк».