Кришнамурти Джидду - Открой свой разум любви

Допустим, я ревнив не в меру и силой заставляю себя быть неревнивым, на все смотреть сквозь пальцы. Так вот подавление (в данном случае подавление ревности) и есть грубейшее насилие.

Если человек навязывает что-то мягко, с тактом, это почему-то не считается в нашем обществе насилием. Я применяю силу к факту моей ненависти постепенно, мягко подавляю его. Но на самом деле не важно, грубо или мягко вы это делаете. Факт в том, что вы налагаете нечто на «то, что есть», подавляя его.

Допустим, меня терзают самые настоящие приступы честолюбия. Ну, хочется мне стать величайшим в мире поэтом, знаменитым художником, великим и мудрым политиком. И – ничего не получается. Конечно буду разочарован, страшно разочарован. Это разочарование, само это честолюбие, есть форма насилия над фактом отсутствия поэтического таланта. Я разочарован, потому что вы – лучше меня. Так не порождает ли это насилие?

Например – только например, – мне не нравятся русские, или немцы, или американцы, – и я навязчиво налагаю на реальность свое особое, индивидуальное мнение или политическую оценку; это форма насилия. Когда я навязываю вам что-либо – это насилие. Когда я сравниваю себя с вами (кто из нас более великий, более умный), я совершаю насилие над собой – разве это не так? Я склонен к насилию. В школе ученика Б сравнивают с А, который и лучше учится, и с блеском пишет контрольные. Учитель говорит: Б, бери пример с А. Таким образом, когда он сравнивает Б с А, имеет место насилие, в котором учитель разрушает Б. То есть получается, что когда тому, что есть, навязывается то, чему следует быть (идеал, идея совершенства, образ и прочее), существует насилие.

В такой ситуации человек чувствует дискомфорт, и в нем начинает развиваться еще большая склонность к насилию. Крушение идей, представлений человека о действительности, его планов, его образа жизни и прочего порождает беспокойство. Это беспокойство вызывает насилие.

Когда диктатор подавляет людей – это насилие извне. Когда я подавляю свои чувства, потому что боюсь, что то, что я чувствую, лишено благородства, чистоты и так далее, – это также насилие.

Почему я уделяю данному вопросу столько времени? Почему он столь волнует меня? Наверное, потому, что я хочу понять насилие и освободиться от него, чтобы жить по-другому. И поэтому я спрашиваю себя: «Что представляет собой насилие во мне самом? Может быть, это следствие разочарования из-за того, что я хочу быть знаменитым и знаю, что у меня это не получится, а потому ненавижу известных людей?» Я ревнив, но не хочу быть ревнивым и потому ненавижу это состояние, с его озабоченностью, страхом и раздражением, – и я начинаю подавлять свою ревность. Я делаю все это, и я понимаю, что это – путь насилия. И я хотел бы выяснить – это что, неизбежно? Или есть возможность понять это, наблюдать за этим, овладеть этим так, чтобы жить по-иному? Вот почему я должен понять, что такое насилие.

Совершенно нормально то, что я хочу вникнуть в данный вопрос и выяснить его. Я вижу, что до тех пор, пока есть двойственность – насилие и ненасилие, – должен быть и конфликт, умножающий насилие. До тех пор, пока на тот факт, что я глуп, я с напором налагаю идею, что я должен быть умным, существует источник насилия. Когда я сравниваю себя с вами, превосходящим меня по всем статьям, – это также насилие. Сравнение, подавление, контроль – все это всегда указывает на форму насилия. И я именно таков. Я сравниваю, я подавляю, я честолюбив. Осознавая все это, – как мне жить без насилия? Я хочу найти способ жить без всей этой никому не нужной борьбы.

Вся моя жизнь, с момента, когда меня начали учить и до сих пор, есть форма насилия. Общество, в котором я живу, является формой насилия. Общество приказывает мне соответствовать, принимать, соглашаться, делать то и не делать этого – и я следую тому, что оно велит. Это форма насилия. И когда я бунтую против общества, это также является формой насилия (бунтую в смысле неприятия общественных ценностей). Я бунтую против этого, но затем я создаю собственные ценности, и они становятся шаблоном. Этот шаблон я накладываю или на других, или на самого себя – и это становится другой формой насилия.

Почему мне так отчаянно не хочется быть склонным к насилию, почему я категорически отвергаю его? Стараюсь отвергнуть? Да потому, что я вижу, что насилие сотворило в этом мире: войны вовне, конфликт внутри, конфликты во взаимоотношениях. Я вижу, что эта битва продолжается – вовне и внутри, – и я говорю: «Должен же быть другой способ жизни».

Я ничего не оцениваю при этом, я просто наблюдаю. Наблюдаю и вижу, что война разрушительна. И опять же, я не говорю, плохо это или хорошо. Я вижу ее разрушительность – и все.

Я хочу изменить это, потому что моего сына убивают на войне, и я спрашиваю: «Нет ли способа жить, не убивая друг друга?»

Либо мы принимаем существующий стиль жизни, со всем его насилием и всем, что с этим связано, либо говорим, что должен быть иной способ жизни. Человеческий разум способен отыскать тот способ жизни, где насилия не существует. Это все. И мы говорим, что насилие будет существовать до тех пор, пока сравнение, подавление и стремление соответствовать, насильственное приведение себя в согласие со стереотипом, остаются принятым способом жизни. В этом присутствует конфликт, а потому и насилие.

Да, все это можно назвать бунтом. Но бунт против существующей культуры, образования и тому подобного тоже является… насилием. Морально ли это? И что такое истинная мораль? Пока я не выясню этого, пока я не буду жить в соответствии с истинной моралью, простое возмущение или даже восстание против структуры общественной морали имеет очень небольшое значение.

Не является ли истинной моралью контроль над насилием? Насилие, очевидно, существует в каждом. Люди, так называемые «высшие существа», осуществляют контроль над насилием, а в природе насилие присутствует постоянно и повсеместно: ураганы, убийство одного животного другим, гибель дерева.

Но возможны и более высокие формы насилия, более тонкие и трудноуловимые, и есть грубые, звериные его формы. Вся жизнь есть насилие, малое и большое. Если человек хочет выяснить, возможно ли выйти из всей этой структуры насилия, он должен серьезно это исследовать, вникнуть в это. Под «вникнуть в это» я подразумеваю прежде всего проверку, исследование «того, что есть». Но для того, чтобы исследовать, необходима свобода от любого умозаключения, от любого предварительного суждения. Тогда, с этой свободой, я рассматриваю проблему насилия.

Например, я жесток и знаю о своей жестокости. Это является для меня проблемой. Никакие объяснения и оправдания, никакие речи о том, что «вам следует или вам не следует», ее не разрешат. Это та проблема, которая меня волнует, я хочу ее решить, потому что вижу возможность существования другого способа жизни. Поэтому я говорю себе: «Как без конфликта я могу быть свободным от этой жестокости?», ведь в момент, когда я вношу конфликт в сам процесс освобождения от жестокости, я уже порождаю насилие. Поэтому прежде всего я должен ясно понимать, что означает конфликт. Если в отношении жестокости – от которой я хочу быть свободен – есть хоть какой-нибудь конфликт, в самом этом конфликте взращивается насилие. Как мне без конфликта быть свободным от жестокости?