Александр Баунов - Миф тесен

Но все это — благородные вопросы к поэту о качестве стихов, о его поэтике, традиции, литературных образцах и о том, не продешевил ли он с рукописью. А когда нет мультиков, какие к поэту вопросы — вообще никаких. Если между двумя столицами пробка длиной в несколько дней, от подмосковного забора до обеда пятницы, и МЧС и горячее питание, то вопросы не к поэту, вопросы к дворнику, повару и заведующему складом стратегических запасов. И к местному авторитарному режиму, разумеется.

Вся китайская инфраструктура возникла не когда-нибудь в прошлом, не копилась десятилетиями подобно американской, а появилась ровно за те самые 12 лет, когда мы согласились променять часть свобод на экономическое развитие. Даже не так, в Китае почти все перечисленное выше появилось не за 12, а за восемь лет: за второй путинский и первый медведевский сроки. В те же 12 лет нашего авторитарного режима я слышал, что мы вот-вот начнем строить автостраду между двумя столицами.

За это время в России произошла потребительская революция, но она больше относится к первому путинскому сроку. А что в стране возникло принципиально нового в следующие восемь лет, сразу и не вспомнишь. Ну вот четыре «Сапсана» в день и пасхальный огонь. И даже с тем, чтобы забрать угодья Плюшкина под общественную надобность, у нашего вроде бы авторитарного режима проблемы. Знаете, почему вы так долго идете с чемоданами по длинным висящим в воздухе коридорам от платформы «Аэроэкспресса» до терминалов Шереметьево? Потому что между путями РЖД и аэропортом оказался кусок земли, принадлежащий подмосковным чиновникам-помещикам, связанным с прежним губернатором Подмосковья, и ни выкупить, ни обменять, ни другим способом овладеть этой несжатой полоской наш авторитарный режим не смог. Может, и к лучшему: во-первых, зачатки уважения к собственности, во-вторых, вон сколько магазинов вдоль этого коридора — как лавок на маниловском мосту: способствует торговле.

Совершенно бессмысленно обсуждать для нас китайский путь. Мы не можем стать мировой фабрикой, для этого нам сперва снова придется уйти в деревню, расплодиться, голодать, потянуться в город на заводы и стройки, работать за койку в бараке и отсылать зарплату 150$ семье в село. А этого не предвидится, и слава богу. Но коли уж мы терпим авторитарный режим, хотелось бы, чтобы, как это бывает при добротных авторитарных режимах, в качестве бонуса к нему прилагалась инфраструктурная революция. И если нынешние правители хотят, чтобы, несмотря ни на что, о них вспоминали известным добрым народным словом — «зато дороги строили», то времени на это осталось совсем немного — лет пять, максимум десять. Но и за пять можно кое-что успеть. Но, похоже, не успеют, потому что заняты совсем, совсем другим.

Прошло больше года, как украинцев у нас записали в фашисты, в украинском же общественном мнении новое веяние: ругать последними словами не Путина, не Думу, не боевиков и российскую армию и даже не рабский российский народ в целом, а как раз ту его часть, которая с Путиным и даже с народом и армией насчет Украины не согласна. Не то чтобы своих союзников в России — это люди самостоятельные и союзы заключать остерегаются, — а тех, кто способен услышать и передать. Ответить не криком на крик, не я тебе слово, а ты мне два, а мыслью на мысль. Вот этого как раз и не надо.

На Украине много пишут в колонках и социальных сетях: какая гадость этот ваш «Дождь», «Эхо» — кремлевская подстилка, продажный Венедиктов, этот аморальный «Слон», фашиствующий «Сноб» и имперские «Ведомости», оккупант Навальный, агрессор Ходорковский. Евгению Киселеву, семь лет как украинскому телеведущему, намекают, что он московский, а таким доверия нет. Украинский публицист на «Дожде» ведет разговор так, чтобы уязвить именно аудиторию и ведущих «Дождя»: вы думаете, вы другие, вы такие же, вы, может быть, даже хуже. Вы, русские, маскирующиеся под людей, — хуже, чем Дмитрий Киселев и Стрелков-Гиркин, и на марши вы выходите не за мир, а за пармезан. Одна из главных вещей, что была слышна с Украины в этом году: для нас нет разницы между пропагандистами и честными, между властью и вами, между готовыми и разговаривать и слышать и не готовыми. Те, кто слышит это, обижены и оскорблены. Цель достигнута.

Какая цель? Прервать коммуникацию. Чем «притворяющиеся людьми» хуже Гиркина? Тем, что слышат и вступают в диалог. А этого не требуется. Не нужен диалог. Не нужна коммуникация. Хотим слышать только себя. Как прервать диалог? Послать тем, кто к нему готов, по каналам связи оскорбление.

Точно так же и тут: все наблюдали, как не только молодые и старые «псоглавцы», но и умные, образованные, способные разобраться, что к чему, русские повторяют таким же образованным, тонко чувствующим, современным киевлянам: фашисты, нацики, проплаченные, не язык, не нация, не страна.

Оскорбление чужих ушей и душ здесь не побочный эффект, не праведный гнев, случайно выплеснувшийся за свои границы. Не неразличение духов. Очень даже различение. Просто духам требуется наплевать в душу.

Старинная литература знала, что проклятья в час молитвы — лучшее, что перекрывает канал общения с творцом неба и земли. Однако на то он и творец, чтобы не обращать внимания на такие мелочи: и проклятья Иова тоже были зачтены как молитвы. Но человек слабее творца: принимать оскорбление за молитву у него получается хуже.

Наши времена — времена оскорблений и обид. Мир устроен сложнее, чем два лагеря — сил света и сил тьмы, уважительно общающихся под страхом взаимного уничтожения и просто по привычке этого страха. Но разбираться в сложностях не хочется. Хочется оправдать себя, делать и слышать то, что хочешь.

Оскорбление и обида — лучший способ этого добиться. Оскорбление и обида застилают глаза, закрывают уши праведным гневом, негодованием, огорчением. Оскорбление и обида используются как метод разрыва коммуникации. Когда слух собеседника открыт, но в его открытое ухо, в его внимательный глаз летит плевок оскорбления, они закрываются. Просто в силу инстинкта (ушами, конечно, управлять труднее). Не хочется думать над услышанным, хочется вытереться и защититься. В памяти остаются не смыслы, а сам акт коммуникации, после которого утрешься салфеткой и скажешь: «Ну вы же видели? Ну что? Разве можно с ними о чем-то разговаривать?»

Если стороны не хотят слышать друг друга, но не могут прервать общения, потому что в набор их добродетелей входят открытость, полифония, множественность высказываний и мнений, братские чувства и «один народ», — легко и действенно прервать общение, послав по каналу коммуникации плевок. Если в набор приписываемых себе добродетелей входит умение слушать других, а слушать их не хочется, хочется только себя, оскорбление — лучший выход из положения.