Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2

Ровно в голову плывет:

Телки с нежными боками

И бычки-баловники,

А за ними кораблями

Буйволицы с буйволами

И священники-быки.

А вот такие – являются:

Держу пари, что я еще не умер,

И, как жокей, ручаюсь головой,

Что я еще могу набедокурить

На рысистой дорожке беговой.

***

Наша нежность – гибнущим подмога,

Надо смерть предупредить – уснуть.

Я стою у твердого порога.

Уходи, уйди, еще побудь.

***

Шестого чувства крошечный придаток

Иль ящерицы теменной глазок,

Монастыри улиток и створчаток,

Мерцающих ресничек говорок.

Недостижимое, как это близко –

Ни развязать нельзя, ни посмотреть, –

Как будто в руку вложена записка

И на нее немедленно ответь...

12. Тоска, тревога, усталость, печаль.

Промчались дни мои – как бы оленей

Косящий бег. Срок счастья был короче,

Чем взмах ресницы. Из последней мочи

Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.

***

Помоги, Господь, эту ночь прожить,

Я за жизнь боюсь, за твою рабу...

В Петербурге жить – словно спать в гробу.

***

Мы с тобой на кухне посидим,

Сладко пахнет белый керосин;

Острый нож да хлеба каравай...

Хочешь, примус туго накачай,

А не то веревок собери

Завязать корзину до зари,

Чтобы нам уехать на вокзал,

Где бы нас никто не отыскал…

13. Шутка, юмор, ирония

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли –

Все равно;

Ангел Мэри, пей коктейли,

Дуй вино.

Я скажу тебе с последней

Прямотой:

Все лишь бредни – шерри-бренди,

Ангел мой.

***

И, может быть, в эту минуту

Меня на турецкий язык

Японец какой переводит

И прямо мне в душу проник.

***

У старика Моргулиса глаза

Преследуют мое воображенье,

И с ужасом я в них читаю: «За

Коммунистическое просвещенье»!

14. Темные по содержанию стихи. Темными я считал те стихотворения (а не отдельные строки – см. об этом 15.), в которых не понимал содержания и даже порой общей направленности. В качестве примеров поэтому я привожу именно целые стихи.

Были очи острее точимой косы –

По зегзице в зенице и по капле росы,-

И едва научились они во весь рост

Различать одинокое множество звезд.

«Очи острее ... косы» подразумевает (по типу «острый глаз») очень хорошее зрение (взгляд). Но раз коса «точимая» – то она не острая, а «острее тупого» – любое, не обязательно острое. «Зегзица», по Далю, – нечто вроде «докуки»; может быть, метафорически, поэт имел в виду «соринку в глазу» (другое значение – «кукушка» – подходит еще меньше). А при чем тогда «по капле росы», которая символизирует что-то противоположное соринке, прозрачное и чистое? Что такое «очи… научились во весь рост»? Если очи хорошо видят, то я ожидал бы «но едва научились», а не «и едва научились» (в смысле «видят несмотря на то, что острые»). «Одинокое множество звезд» при желании можно воспринять как интересную и даже глубокую метафору (вселенная – множество звезд – одинока, ибо равна самой себе, а другого ничего нет). Но если так, то от чего «различать» (отличать), коли вселенная одинока?

А посреди толпы, задумчивый, брадатый,

Уже стоял гравер – друг меднохвойных доск,

Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,

Накатом истины сияющих сквозь воск.

Как будто я повис на собственных ресницах

В толпокрылатом воздухе картин

Тех мастеров, что насаждают в лицах

Порядок зрения и многолюдства чин.

Здесь невнятно все, от концепции до отдельных элементов. «Гравер» – это, надо полагать, буквально, а не иносказательно (но, возможно, символ «художника»). Почему доски «меднохвойные» – не знаю, как и не знаю про трехъярую окись. Что такое «лоск покатый»? А «накат истины»? Повисание на собственных ресницах – символ мучения? Широко открытых глаз? «Толпокрылатый»? Мастера могут как-то насаждать «порядок зрения», но «многолюдства чин»? Вообще, причем здесь «чин» (как иерархия? как порядок?)? И о чем весь стих? О восхищении некоторой живописью? Все это крайне темно.

Но П. Нерлер, однако, вполне может снисходительно улыбнуться и заметить, что для кого темно, а для кого не очень; раз есть «ресницы», то ясно, что речь идет о бурном романе О. М. с Ольгой Ваксель, которая называла его «ресничками», и что, стало быть, это надо трактовать совсем по-другому и т.д. [9]. И мне будет нечем возразить – возможно, и надо. Я вынужден постоянно себя одергивать и в очередной раз подчеркивать – да, темно для меня одного (ну, может, еще для 98 из 100), но не для всех.

Когда в ветвях понурых

Заводит чародей

Гнедых или каурых

Шушуканье мастей, –

Не хочет петь линючий

Ленивый богатырь –

И малый, и могучий

Зимующий снегирь,-

Под неба нависанье,

Под свод его бровей

В сиреневые сани

Усядусь поскорей.

Тут тоже совершенно не ясен ни общий смысл, ни отдельные фрагменты. Как можно «завести... шушуканье мастей»? Что за «линючий богатырь»? «могучий снегирь»? и т.д.

Вообще-то психологически трудно писать о «темноте Мандельштама», по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, в связи с его тяжелым ментальным состоянием в ссылке с 1933 года (где, как известно, он даже пытался выброситься из окна), которое могло, так или иначе, возвращаться и позднее. Во-вторых, в связи с тем, что эта самая темнота уже была отмечена не раз современниками, в том числе в самом зловещем контексте – в отзыве П. Павленко, приложенном к доносу В. Ставского на имя Н. Ежова в 1938 году, после чего просьба «разобраться с Мандельштамом» была быстро удовлетворена [11]. Многие могут считать, что «темноты» и нет, а есть лишь моя неподготовленность. В свою «защиту» могу лишь сказать: во-первых, темные места были у него практически всегда, задолго до кризиса в Чердыни (см., например, «Грифельную оду» 1923 года, о которой есть целая растолковательная литература [2-4]), хотя, действительно, они стали более частыми позднее (о чем далее); во-вторых, все здесь написанное есть субъективная оценка: при всем желании я не могу понять то, что, может быть, и прозрачно другим, более изощренным ценителям. Я пытаюсь апеллировать к здравому смыслу, но и он, как известно, не у всех один и тот же...

... И вот этому очень ясная иллюстрация:

После того как первый вариант этой статьи был написан, я получил очень развернутые комментарии, в которых мои интерпретации всех трех вышеприведенных стихов оспариваются, а темные места частично разъясняются.

«Точимая коса» понимается не как я думал (я думал, что она точима, потому что тупа), а наоборот: поскольку ее все время точат, она остра. Тогда сравнение О. М. становится, по крайней мере, более понятным.

Слово «зегзица» или «зигзица», кроме значения «чайка», «чибис», может иметь значение «молния», «зеркало», «зрачок», – все отраженное и преломленное в какой-то среде, как у Велемира Хлебникова, в изложении К. А. Кедрова. Это, опять же, проясняет вторую строфу.