Suvor - Unknown

Руками в перчатках Фрост взял компьютер и нажал кнопку «пуск».

- Батарея разряжена.

- А шнур питания есть?

Он порылся в коробке.

- Не вижу. Здесь какое-то битое стекло.

- Какое еще стекло?

- Это фотография.

Он вынул снимок в рамке с разбитым стеклом. Посветил фонариком на изображение, и они оба замолчали, поскольку сразу поняли его значение.

Двое мужчин стояли вместе, солнце светило им в лицо, яркий свет подчеркивал каждую деталь. Они были достаточно похожи, чтобы сойти за братьев, у обоих черные волосы и квадратные головы. Мужчина слева прямо улыбался в объектив, но второй мужчина казался застигнутым врасплох, просто случайно повернувшись к камере.

- Когда это было снято? – спросил Фрост.

- Шесть лет назад.

- Откуда ты знаешь?

- Потому что я знаю, где это. Я там была. Это Столовая гора в Кейптауне. – Она посмотрела на Фроста. – Эллиот Готт и Алан Роудс. Они были знакомы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Детектив Риццоли входит на порог дома доктора Айлз, держа в руках ноутбук.

- Это последняя часть паззла, Милли, - говорит она. – Думаю, Вы захотите ее увидеть.

Прошла почти неделя после того, как я пережила нападение Алана Роудса. Хотя кровь и стекло убрали, а окно заменили, я все еще неохотно вхожу на кухню. Воспоминания слишком ярки, а синяки вокруг моей шеи слишком свежи, поэтому мы идем в гостиную. Я сажусь на диване между доктором Айлз и детективом Риццоли, двумя женщинами, которые охотились на чудовище и пытались спасти меня от него. Но, в конце концов, я стала той, кто должен был спасти себя. Я – та, кто должна была умереть дважды, чтобы снова жить.

Серый кот в полоску приседает на кофейном столике и смотрит взглядом, в котором читается неожиданный интеллект, на то, как Риццоли раскрывает свой ноутбук и вставляет в него флешку.

- Это фотографии с компьютера Джоди Андервуд, - поясняет она. – Именно из-за них Алан Роудс и убил ее. Потому что эти снимки рассказывают историю, и он не мог позволить кому-то увидеть их. Ни Леону Готту. Ни Интерполу. И уж конечно не Вам.

Экран заполняют значки изображений, все они слишком малы, чтобы рассмотреть какие-либо детали. Она нажимает на первый значок, и фотография раскрывается на весь экран. Это улыбающийся темноволосый мужчина лет тридцати, одетый в джинсы и жилет фотографа 118, через плечо перекинут рюкзак. Он стоит у стойки регистрации в аэропорту. У него квадратный лоб и добрые глаза, в нем есть какая-то счастливая невинность, невинность барашка, который не представляет, что отправляется на убой.

- Это Эллиот Готт, - произносит Риццоли. – Настоящий Эллиот Готт. Фото было сделано шесть лет назад, как раз перед тем, как он сел на самолет в Бостоне.

Я изучаю его черты, вьющиеся волосы, форму лица.

- Он так сильно похож на…

- На Алана Роудса. Может поэтому Роудс и решил убить его. Он выбрал жертву, похожую на себя, чтобы выдать себя за Эллиота Готта. Когда он познакомился в ночном клубе Кейптауна с Сильвией и Вивиан, то использовал имя Готта. Он использовал паспорт и кредитные карты Эллиота, чтобы забронировать рейс в Ботсвану.

Где я и встретила его. Я думаю о дне, когда впервые увидела человека, называющего себя Эллиотом. Это было в спутниковом терминале аэропорта Мауна, где семеро из нас ожидали посадки на самолет, летящий в Дельту. Я вспоминаю, как нервничала из-за полета на маленьком самолете. Помню, как Ричард сетовал на то, что у меня отсутствует дух приключений, и почему я не могу быть более воодушевленной, как те симпатичные светловолосые девушки, хихикающие на скамейке? О той первой встрече с Эллиотом я почти совсем ничего не помню, потому что мое внимание было целиком сосредоточено на Ричарде. На том, что я теряю его. На том, что ему, казалось, так скучно со мной. Сафари стало моей последней отчаянной попыткой спасти то, что у нас было, поэтому я почти не обратила внимания на неуклюжего мужчину, кружившего возле блондинок.

Риццоли переходит к следующей фотографии. Это селфи, сделанное на борту самолета. Настоящий Эллиот широко улыбается с кресла у прохода в эконом-классе, пока женщина-пассажир справа от него приподнимает бокал с вином на камеру.

- Все эти фотографии, снятые на мобильный телефон, Эллиот отправлял по электронной почте своей девушке Джоди. Это ежедневная хроника того, что он видел и с кем познакомился, - говорит Риццоли. – У нас нет текста электронных писем, сопровождающего эти фотографии, но они документируют эту поездку. А он много снимал.

Она перелистывает следующие фотографии. Его питание на борту. Восход солнца через окно самолета. И еще одно селфи, где он с глуповатой ухмылкой наклоняется в проход, чтобы показать салон позади него. Но на этот раз я фокусируюсь не на Эллиоте, а на мужчине, сидящем позади него, на мужчине, лицо которого отчетливо видно.

Алан Роудс.

- Они летели одним рейсом, - произносит Риццоли. – Может, именно так они и познакомились, в самолете. Или, возможно, встретились еще раньше, в Бостоне. Мы лишь знаем, что когда Эллиот приземлился в Кейптауне, у него был друг, с которым он мог гулять по достопримечательностям.

Она нажимает на еще один значок изображения, и на экране появляется новый снимок. Эллиот и Роудс, стоящие вместе на Столовой горе.

- Это изображение – последняя известная нам фотография, сделанная Эллиотом. Джоди Андервуд вставила ее в рамку и подарила отцу Эллиота. Мы считаем, что она висела в доме Леона Готта в день, когда Алан Роудс привез шкуру снежного леопарда. Леон узнал Роудса по фотографии. Скорее всего, он спросил Роудса, откуда тот знает Эллиота, и как они оказались вместе в Кейптауне. Позже Леон сделал несколько телефонных звонков. Позвонил Джоди Андервуд и попросил все фото из поездки Эллиота. Позвонил в Интерпол, пытаясь связаться с Хэнком Андриссеном. Этот снимок стал катализатором всего, что произошло потом. Убийство Леона Готта. Убийство Джоди Андервуд. Возможно, даже убийство сотрудницы зоопарка Дебры Лопез, потому что она была в доме Готта и слышала весь разговор. Но тем человеком, которого Роудс боялся больше всего, были Вы.

Я смотрю на экран ноутбука.

- Потому что только я знала, какой из этих мужчин на самом деле поехал на сафари.

Риццоли кивает.

- Он не мог допустить, чтобы Вы когда-нибудь увидели эту фотографию.

Внезапно я не могу больше смотреть на лицо Роудса и отворачиваюсь.

- Джонни, - шепчу я.

Это единственное слово, которое я произношу, просто «Джонни». Воспоминания всплывают в моей голове: его лицо в солнечном свете, его волосы, рыжеватые как у льва. Я вспоминаю, как он стоял, врастая ногами в землю так же крепко, как дерево в его родной африканской земле. Как он попросил меня доверять ему, сказав, что также я должна доверять и самой себе. И я думаю о том, как он смотрел на меня, когда мы сидели у костра, а свет пламени мерцал на его лице. Если бы я только послушала свое сердце, если бы только вложила свою веру в мужчину, которому хотела верить.