Аляска Ангелини - Невыносимый

— Это похищение. Ты не можешь это сделать, — я все еще сопротивляюсь, пытаясь вырвать свои запястья из его рук.

— Нет. Ты мертва , — рычит он. — По крайней мере, хочешь таковой быть. Поэтому, кому какое дело, что с тобой случится. Тебя ведь интересует лишь результат, так?

Из моей груди вырывается еще один крик. Каждый раз, когда страх закрадывается в душу, я кричу, пытаясь высвободиться от него. Он изнасилует меня? Изобьет? Будет пытать? Я хочу умереть, а не страдать. Этого у меня и так уже достаточно в жизни.

— Слезь с меня!!! — крик вновь обжигает мое горло.

Он держит обе мои руки одной своей. Другой он рвет на мне рубашку с такой силой, что пуговицы разлетаются в разные стороны. Я замираю, встречаясь с ним взглядом. Успокаивающее действие таблеток из больницы больше не имеет надо мной никакой власти. Но мое тело их помнит. Словно от холода, дрожит каждая мышца. Даже челюсть.

— Вот так, — шепчет он, сжимая мою грудь через бюстгальтер. — Ты чувствуешь это, рабыня? — его рука скользит в карман его брюк. Он достает нож, и второй рукой помогает себе вытащить лезвие. — Настоящий страх, — моя грудь поднимается и опускается от неровного нервного дыхания. — Так ты должна была чувствовать себя внизу, когда я приставил пистолет к твоей голове!

Я рыдаю, когда кончиком ножа он касается груди, и ведет дорожку вниз по моему телу.

— Я не боюсь умереть, — произношу я, глядя в его глаза. — Но я пришла сюда не за тем, чтобы меня изнасиловали или изрезали, — я пытаюсь как можно сильнее вжаться в ковер подо мной, чтобы лезвие больше не касалось кожи. Безуспешно. Острая боль в левой груди заставляет меня резко набрать воздуха в легкие. Маленькая рана может болеть гораздо сильнее, чем паника, которая роится внутри моей груди.

— Изнасиловать… — его рот искривляется. — Полагаю, я бы мог это сделать, поскольку ты здесь больше никто.

Он цепляет лезвием тонкий материал на уровне солнечного сплетения.

— Правда в том, рабыня, что это не то, что мне нужно. По крайней мере, не сейчас. Сначала ты посмотришь фильм, который я приготовил специально для тебя, — он складывает нож и прячет его обратно в карман. Мужчина поднимается, волоча меня по ковру. Ноги непослушно тащатся за мной, и я никак не могу найти точку опоры.

— Давай!

Сила в его хватке оказывается сокрушительной, я чувствую это через пальцы, которые впиваются в мои руки. Он поднимает меня на ноги. Но ничего другого мне и не нужно. Как только ублюдок отпускает меня, я бью его кулаком в подбородок. Не задумываясь, я с размаху наступаю ему на ногу. Он стонет, так как следующий удар приходится в его живот. Я разворачиваюсь, и мчусь к двери. Его руки обвиваются вокруг моей талии, как только он оправляется от удара. Он поднимает меня, и огромными шагами подходит к кровати, бросая мое тело на матрас со всей силы. Мужчина снова оказывается сверху, и всем своим весом прижимает меня к постели, пока не раскрывает наручники, прикрепленные к изголовью.

— Не плохой удар, рабыня. Должен сказать, я впечатлен.

— Пошел на хрен!!! Кем ты себя возомнил?! Тебе лучше отпустить меня сейчас же, — кричу я, пытаясь вырвать руки из оков. Он медленно встает с кровати.

— Ты никуда не пойдешь, — подонок поднимает со столика пульт, и после нажатия на единственную кнопку, на стене появляется телевизор. — Если ты так рьяно хочешь смерти, тебе придется на нее посмотреть. Надеюсь, у тебя крепкий желудок. Пистолеты, ножи, лезвия. Каждому из них удалось покончить с жизнью. Если собираешься убить себя, ты должна увидеть, что случится с твоим телом после этого. Кому–то придется убирать за тобой. Ты же не думаешь, что из этого мира можно уйти просто так, без последствий?

Я открываю рот и пытаюсь повернуться на бок. Я не могу смотреть на это. Не могу видеть мертвых людей. Я видела достаточно мертвых детей в госпитале, когда работала там после колледжа.

— О, нет.

Каким–то образом, он оказывается на другой стороне кровати, и хватает меня за щиколотку, привязывая ее к спинке кровати. Я пытаюсь от него отбиться, но вторую ногу он обездвиживает даже быстрее, чем первую.

— Я не хочу на это смотреть, — в своих словах даже я слышу тихую мольбу остановиться. Он дерзко смотрит на меня. Несокрушимый. Мужчина нажимает на кнопку, и на кране появляется картинка какой–то спальни. Я зажмуриваю глаза, укрывая свой разум во мраке. Но я не могу не слышать то, что говорят. Звук становится громче.

— Открой глаза, рабыня, — в его словах звучит угроза, но я игнорирую ее, еще сильнее зажмуриваясь. Даже щелчок раскладного ножа не заставит меня открыть глаза. — За каждое твое непослушание, ты будешь терять один предмет своей одежды.

" Субъект умер от огнестрельного ранения, нанесенного самому себе. Как вы видите, брызги крови на подушках и стенах свидетельствует о том, что именно он нажал на курок " .

Я всхлипываю, как только понимаю, что он поддел ножом пуговицу на моих слаксах, и медленно тянет вниз молнию. Я извиваюсь под его руками, пытаясь увернуться в сторону, но он продолжает стягивать их вниз. Оковы на ногах держатся очень крепко, что не особо помогает ему меня раздевать. Лезвие скользит по ткани, разрезая ее, и от этого звука мое тело вновь начинает дрожать. Я чувствую его руку и то, как она натягивает материал возле моей киски, чтобы побыстрее от него избавиться.

— Очень милые трусики для той, кому незачем жить. Ты всегда одеваешься с таким вкусом?

Я знаю, что именно он имеет в виду. Белый шелк с бледно–розовой отделкой. Возможно, когда я его покупала, он казался мне красивым. Если я и могла чем–то похвастаться, то это было нижнее белье. Но с тех пор, как не стало Ронни, я больше не придаю этому значения.

— Ты зашел слишком далеко. Выключи телевизор и отпусти меня.

Он опускает нож, и я чувствую его легкое прикосновение к моему бедру.

— Открой глаза. Следующими будут трусики, потом рубашка, а затем твой бюстгальтер…

Я не могу вынести мысль о том, что останусь перед ним голой. Никто и никогда не видел меня такой, кроме моего мужа. Я медленно поднимаю веки. Слаксы разрезаны до самих щиколоток. Одним легким движением, он разрезает остатки ткани, и снимает их с меня.

— Умница. А теперь смотри фильм, а я лягу рядом. Если отвернёшься, или закроешь глаза, я доберусь до трусиков, и не остановлюсь до тех пор, пока мне будет просто нечего с тебя срезать. Но в таком случае, тебе очень не понравится то, что случится потом.

На глазах выступают слезы, и я не могу поверить, что эмоции прорываются через занавес медикаментов. С каждой новой каплей я чувствую все больше. Больше. Пока мое зрение не застилает размытое месиво из крови, раны на затылке, и мух, которые роятся вокруг головы, словно черная туча.