Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

«Да‑да, — вспомнил понтифик, — конечно же, краснел. Вегонаба представлял его мне в первый раз после какой‑то там морской баталии, где Эльваган проявил себя с лучшей стороны, и мальчик смущался и был абсолютно бордовым. Что же с ним произошло? «

Надменный, сильно повзрослевший, с холодными, льдистыми глазами, суровый человек, стоявший сейчас перед ним, лишь отдаленно походил на того Дженнина Эльвагана, которого он знал прежде. И этот человек отчаянно лгал понтифику. Но доказать сам факт лжи Дайнити Нерай не мог ничем, а заяви он о своих подозрениях кому‑либо из придворных, те сочтут это еще одним монаршим капризом, еще одним проявлением его беспросветного безразличия к окружающим, обернувшегося своей противной стороной — подозрительностью.

О, как горько жалел теперь понтифик Хадрамаута о том, что прослыл среди своих подданных ленивым и неразумным человеком!

Но он уже достаточно хорошо ориентировался в событиях, чтобы прикинуться собою прежним, чтобы не пробудить у Эльвагана никаких подозрений.

— Ладно, — вяло шевельнул кистью. — Это… благодарю.

Шаммемм поклонился до неприличного небрежно и быстро вышел из комнаты, окна которой выходили на море. Его вел тихий, шелестящий голос Корс Торуна, указывавший путь и последовательность его дальнейших действий.

— Ты убедишь этих тупиц в необходимости рейда на Сарконовы острова. Ты должен победить пиратов. Ты должен добыть еще один талисман. Без тебя, шаммемм, никто не сможет ничего сделать. Ты избран повелителем Мелькартом, и блестящее будущее ждет тебя.

Ты отдашь другому избранному добытый тобой талисман, а взамен получишь корону Морских эльфов. И ты станешь братом Йа Тайбрайя. Стоит ли говорить тебе, что Хадрамаут будет лежать у твоих ног? Но и это лишь малая толика тех благодеяний, которыми осыплет тебя наш повелитель, когда придет в этот мир.

— Что скажешь, господин? — спрашивало украшение, висевшее под одеждой, на груди шаммемма.

— Я сделаю все, я все сделаю, — твердил он, шагая по направлению ко дворцу Войны, где располагались все службы, связанные с ведением боевых действий на море.

* * *

Сказать, что Тхагаледжа был приятно удивлен, обнаружив Каэтану во дворце, — значит не сказать ничего. На самом деле владыка Сонандана испытывал смутные чувства. Он собирался завтракать, и ему уже доложили о том, что стол накрыт, так что повелитель может приступать к трапезе когда пожелает. Татхагатха весьма желал пригласить во дворец Нингишзиду, потому что вездесущего жреца везде видели, но никому не удавалось настолько приблизиться к нему, чтобы поговорить. Тхагаледжа очень хотел обсудить с верховным жрецом текущие дела, а потому принял самые решительные меры, приказав посланным не возвращаться без него.

Те прониклись значимостью задания, исчезли и не появлялись так долго, что оголодавший татхагатха наконец постановил пренебречь приличиями и сесть за стол без Нингишзиды.

Выходя из своих покоев, он специально сделал крюк, прошел через галерею и попал во внутренний двор, где недавно расцвели золотыми цветами фруктовые деревья, привезенные с юго‑востока страны, в дар повелителям Сонандана. Деревья носили диковинное название — шуша, — но теперь Тхагаледжа понял отчего.

Плотные, сияющие на солнце лепестки терлись друг о друга при самом слабом и незначительном ветерке, и дерево начинало тихо‑тихо шептать — шушукать. Тхагаледжа постоял возле чудных растений несколько минут, послушал их сбивчивый и торопливый шепот, рассмеялся. И двинулся завтракать, предвкушая удовольствие.

Зайдя в трапезную, он обнаружил там идиллическую картину: во главе стола мирно ворковали Кахатанна и Тиермес. Владыка Ада Хорэ выглядел каким‑то притихшим и счастливым; как ни странно, это ему тоже шло. Его невероятная красота приобрела новое качество и из суровой и холодной превратилась в живую и теплую. Некоторое время Тхагаледжа стоял на пороге, пытаясь осмыслить увиденное. Наконец его осенило и он спросил:

— Вы уже вернулись? А когда?

Каэ открыла было рот, чтобы ответить, но тут прямо сквозь стену шагнул в зал отдохнувший, а потому величественный и серьезный Траэтаона.

— Доброе утро. Где мой завтрак? — спросил он хищно.

— Что тебе положить? — осведомилась Каэ голосом приветливой, гостеприимной хозяйки и, обернувшись к Тхагаледже, пригласила:

— Входи, татхагатха. Садись и принимайся за еду. Все‑таки это твой завтрак, а наше нашествие грозит тебе полным истреблением всех этих восхитительных кушаний.

Затем обратилась к Траэтаоне, который удобно устроился прямо под распахнутым окном, выходящим в сад:

— Я не расслышала, что тебе положить?

— Еду, — ответил Вечный Воин решительно. — Много еды.

— Узнаю тебя, — не удержался от комментария Жнец. — Наконец‑то ты снова стал самим собой.

— Это верно. — Траэтаона завладел целым жареным поросенком и теперь не спеша и методично поглощал его.

— Как у нас? — спросила Каэ у татхагатхи.

— Хвала богам, что вы вернулись, дорогая госпожа, — выпалил тот. — Конечно, я знаю, что утро не начинают с таких новостей, но вам все равно нужно быть в курсе всех событий. Тагары пересекли хребет Онодонги и совершили нападение на наши уальяги, выше по течению…

— Хентей, что, с ума сошел?! — в сердцах воскликнула богиня.

— Хентей‑хан тут ни при чем. Он едва успел предупредить нас своим посланием, что его родич — Альбин‑хан поднял мятеж и какая‑то часть тагаров, недовольных тем, что Джералан входит в империю, примкнула к нему. Печальная новость стала нам известна: старый хан Хайя Лобелголдой был зверски убит восставшими. — Татхагатха перешел с официального тона на домашний. — Представьте себе, Каэ, дорогая, эти мерзавцы пытали старика, выкололи ему глаза; я его никогда особенно не любил — он мне казался каким‑то хитрым, скользким как рыба. И я искренне радовался тому, что он уступил трон Хентею. Тем более что молодой хан так в вас влюблен… Но я испытал искреннюю, настоящую душевную боль, когда узнал, что случилось с Лобелголдоем. Потом всадники Альбин‑хана нарушили границу Урукура и выжгли дотла два поселения саракоев.

— О боги! Я представляю себе, что должно было последовать за этим! — сказала Каэтана с тревогой в голосе. Она помнила суровых и хладнокровных саракоев, превыше всего чтивших святость и неприкосновенность домашнего очага. — Там же может начаться резня!

— Чуть было не началась. Но Хентей‑хан попросил помощи и защиты у Зу‑Л‑Карнайна, и наш император успел предотвратить надвигающуюся войну между Урукуром и Джераланом.

— Наверняка это было сделано нарочно, — сказал Траэтаона. — Но довольно‑таки бездарно. Чтобы выступать от имени Джералана, Альбин‑хан должен был убить Хентея. По возможности устранить так, чтобы его самого никто в преступлении не обвинил. Иначе он ставит себя вне закона и Джералан только косвенно отвечает за все его действия.