Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Да, — прошептал полуэльф.

— Не мне вам рассказывать, насколько я ошибался. А вы, дорогой мой, хотите обвинить целый народ — это уже не ошибка, не заблуждение, но что‑то похуже. Послушайте меня, не выносите им смертный приговор — этим пусть займется судьба. Обещаете?

— Ладно, обещаю. — И Рогмо первым протянул ему руку.

Теперь, глядя на взволнованного, нервничающего Харманли Терджена, который явно не знал, как приступить к изложению своей просьбы, король эльфов внезапно решил избавить хассасина от этой ненужной процедуры. Он обратился к нему через стол (они сидели напротив):

— Вы приехали, потому что вас одолевают морлоки?

— Да, — немного растерянно отвечал великий магистр. Не так, ох не так он намеревался вести эту беседу. Слишком уж напрямик, слишком все просто. Выросший в самом центре запутанных интриг королевского двора Эль‑Хассасина, Терджен относился к простому способу решения дел с некоторым подозрением.

— Я поеду с вами, и мы постараемся решить это дело, — сухо заявил Рогмо, не дожидаясь, пока его попросят об этом. — Мы искали морлоков здесь, в Лунных горах, но раз они перекочевали на север континента, придется и нам отправляться за ними. Вы и ваши люди можете отдохнуть в течение завтрашнего дня, а я пока завершу свои переговоры с герцогом Талламором. Послезавтра мы выступим в поход.

И Терджен невольно отметил, что таким величественным и таким прекрасным никогда не был даже неподражаемый Чаршамба Нонгакай.

А Рогмо подумал о том, что хорошо, что он догадался назвать послезавтрашний день. Ему хотелось еще немного погостить у Банбери Вентоттена, еще поговорить с этим прекрасным, умным и тонким человеком. Потому что Рогмо Гаронману необходимо было сказать очень многое, использовав эту единственную возможность передать весточку друзьям в далеком Сонандане.

Полуэльф был абсолютно уверен в том, что поход против морлоков станет для него последним. Просто он не хотел никого беспокоить этим своим предчувствием.

* * *

Она сделала всего один крохотный шажок по направлению к светящемуся пятну, которое висело прямо перед ней, на высоте двух‑трех локтей от земли, и свет узнал ее, схватил в объятия, закружил и перенес туда, где она давно мечтала оказаться.

Каэтана стоит на Мосту, упирающемся обоими концами в бесконечность, и по этой бесконечной ленте шагает по направлению к ней светловолосый исполин в черных доспехах.

— Я истосковалась, — говорит она, протягивая к нему руки.

На Мосту нельзя пересечь незримую границу между двумя мирами, они здесь только встречаются, но не более того. Разве что короткое соприкосновение может позволить Мост — но и это случается крайне редко.

— Ты так давно не приходил, — говорит она.

— Просто ты прекрасно справляешься, — отвечает он, подходя ближе. — Я не хотел тревожить тебя лишний раз.

— Это нечестно, — говорит она. — Ты же знаешь, что наяву я никогда не смогу сказать то, зачем пришла сюда.

— Знаю, — отвечает он. — И это счастье — и твое, и всего мира. Ты не должна знать об этом, когда выходишь из сна.

— Но я же не могу долго скрываться от самой себя.

— Научишься, — отвечает исполин. — Ты все можешь.

— Кто я? На Мосту можно узнать, кто я на самом деле?! — почти кричит она в испуге и отчаянии.

Он прижимает ее к себе и гладит по волосам. И она потихоньку успокаивается, прижавшись лицом к его груди, к тому месту, где когда‑то была рана, нанесенная секирой.

— Все меняется, — говорит он, поглаживая ее. — Все проходит. Все невечно.

— Но я…

Он не дает ей продолжать, закрывая губы долгим и нежным поцелуем.

— А ты сама не знаешь, сколько способна выдержать и преодолеть. Однажды тебе станет очевидной и та цена, которую нужно будет заплатить за покой и счастье этого глупого, но такого прекрасного мира. Правда?

— Почему ты больше не приходишь? — спрашивает она, словно слепая тычась в его огромные ладони.

И руки, которые могут сокрушить скалу, обращаются с ней легко и бережно.

— Я приду, когда это будет нужно.

— Мне это уже нужно, милый, — говорит она с такой болью, что ему становится невмоготу. Но он должен упросить ее потерпеть, иначе… Иначе Интагейя Сангасойя, Суть Сути и Мать Истины, не найдет поддержки и успокоения у своей мятущейся души.

— Потерпи, — просит он. — Помоги себе. Я знаю, что это нелегко, но у тебя особенное предназначение, и твоя скорбь, и твоя боль меньше, чем то, что ты должна сделать. А поэтому ты не имеешь права их испытывать так, как может себе позволить это смертная женщина. Все будет прекрасно, только потерпи. Обещаешь?

— Да, — шепчет она.

— А теперь я пойду, потому что уже не могу оставаться тут. — Он еще раз целует ее долго и нежно.

— Почему понимание всегда приходит так поздно? — спрашивает она. — Почему я не успела поговорить с тобой прежде?

— Все правильно, — шепчет он. — Иначе ты бы просто не выжила, а мир нуждается в тебе.

— Почему никто не спрашивает, в чем нуждаюсь я?

— Спросят. Однажды и об этом спросят. Ну, иди. Иди и помни, что ты должна быть сильной. Прощай.

— Боги! — взахлеб произносит она. — Как же я устала быть сильной!

— Бывает, — улыбается он. — Иди.

Мост позволяет лишь краткие свидания, и потому ей приходится повернуться и пойти в ту сторону, откуда она явилась сюда. Дальше Мост сам все сделает так, как нужно, — это его работа. И он привык хорошо исполнять ее. Не меньше привык он и к безоговорочному послушанию, поэтому — если Мост умеет удивляться — удивляется, что она внезапно поворачивает назад, как если бы он не прилагал все силы, чтобы помешать ей это сделать, и бежит… Она летит птицей по серому, уходящему в бесконечность Мосту и кричит:

— Я больше не могу без тебя жить!!! Я не могу больше, Бордонкай!!!

Кахатанна проснулась от собственных рыданий.

Она сотрясалась всем телом, рычала, словно пойманный в капкан зверь, и слезы нескончаемым потоком лились на постель. Ей уже казалось, что она выплакала их все, горло и глаза болели, но она продолжала рыдать.

Ей было страшно и тоскливо, но она абсолютно не помнила ни того, что ей снилось, ни причины, по которой на сердце скорбь, тяжесть и темнота.

* * *

Опытный глаз Огакина Овайхи сразу отметил, что корабли, идущие ему навстречу, не являются обычным торговым караваном. Их расположение свидетельствовало о том, что в этой небольшой, но грозной эскадре кто‑то один прекрасно знал, что делал. Будучи хаанухом по происхождению и капитаном военного флота в том далеком прошлом, когда имя Огакина Овайхи еще не занесли в Черный список, где перечислялись самые опасные пираты Сарконовых островов, он успел прослужить под командованием нескольких адмиралов, но такого блестящего построения не видел никогда.