Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Рогмо ехал поодаль, как бы сам по себе; и даже Манакор, который пытался несколько раз вовлечь его в разговор, наконец отстал и теперь только изредка поглядывал на своего короля, пытаясь угадать, что же на уме у этого удивительного существа — полуэльфа.

Внезапно в придорожных густых кустах раздался сначала кашель, а затем скрипучий голос произнес:

— Привет тебе, Гаронман! Пригляди, чтобы меня не спутали с кроликом и не употребили в пищу…

Хассасины чуть было с седел не попадали, когда на дорогу выбрался бородатый человечек — коренастый и приземистый, по пояс любому из них, в яркой одежде и огромных башмаках.

— Неужто гном? — спросил кто‑то из воинов, не в силах сдержать удивление.

— Гном, — строго одернул его Терджен. И вполголоса добавил:

— Если мы уже едем рядом с тремя сотнями эльфов, то чем тебя, дубину, потряс один‑единственный гном? — А вслух вымолвил:

— Приветствую тебя, Древнее существо. Прости, но не знаю, как тебя зовут.

В нынешние — смутные и странные — времена Терджен вел себя не так, как обычно. Он вообще сильно изменился после смерти Чаршамбы Нонгакая и после того, как столкнулся лицом к лицу с Кахатанной.

— Знакомьтесь. — Рогмо внезапно очнулся от своих размышлений. — Это наместник короля Грэнджера, советник Раурал. А это — Харманли Терджен, великий магистр ордена…

— Не нужно, не продолжай, — оборвал его гном. — Кто ж на Имане не знает орден Безумных хассасинов и его бессменного предводителя?

Терджен отчего‑то смутился, не поняв, хвалит его гном или осуждает.

— Я к тебе, король Рогмо, на пару минут. Уделишь время старому знакомцу или нет возможности?

— Сейчас…

Рогмо спрыгнул со своего коня и обратился к Манакору и Терджену:

— Вы подождите меня во‑он на той поляне, отдохните. А я скоро вас догоню. Ладно, Манакор?

— Конечно, ваше величество, — внушительно ответил тот, напоминая Рогмо, что ему не нужно обсуждать с подданными свои действия. Достаточно просто велеть.

— Ну, езжайте. — И Рогмо махнул рукой.

Терджен невольно подумал о том, какой неограниченной властью и возможностями обладает этот на первый взгляд молодой человек. И впервые чуть было не позавидовал, хотя зависть была не в чести у великого магистра. Просто то, что он видел, существенно отличалось от прочих проявлений могущества, известных ему.

Триста эльфийских меченосцев с лунными клинками, верхом на белоснежных скакунах — это ведь просто невозможный сон, пришедший вдруг из далекого детства, когда он маленьким мальчишкой мечтал краем глаза увидеть хотя бы одного эльфа. Детям чужды взрослые проблемы — они не делят между собой землю, море и небо и вполне в состоянии жить бок о бок с ожившей легендой, не чувствуя своей ущербности. Глядя на эльфов, однорукий Терджен понимал, что люди ненавидят эльфов именно за то, что те так прекрасны.

— Что случилось, Раурал? — спросил между тем Рогмо у своего друга.

— Тоска случилась, Гаронман. Вот я и пришастал к тебе. Не обессудь…

Рогмо видел, что гном не договаривает самого главного, а времени у него не оставалось, и потому он пришел Рауралу на помощь.

— Ты понял, что мы больше никогда не увидимся, и решил попрощаться?

— Что‑то вроде того, Гаронман. Нас, Древних, не обманешь. Мы свою смерть чуем, чему я вовсе не рад. Предпочел бы неведение, но, увы, нас никто не спросил об этом. Не хочу думать, что будет с тобой. Может, это меня в шахте завалит или ветал сожрет. Но только проститься нам с тобой обязательно нужно. Расставаясь, должен ты знать наверняка, что я тебя люблю как родного, как если бы ты был гномом. Что тот, кто переживет другого, все расскажет остальным друзьям. Давай руку, полуэльф. Ты ведь все равно слишком живой и теплый, чтобы быть эльфом. И за что на тебя свалилась эта тяжесть, Гаронман? Если выживешь ты, то Каэтане передай, что сам захочешь… Все будет верно.

— Если выживешь ты… — начал было Рогмо, но Раурал тоскливо на него посмотрел:

— Знаю я, все знаю. Может, оно и глупо — вот так, задолго до события прощаться. Но еще глупее не проститься, когда возможность эта была. Ну, обнимемся, что ли?

Манакор Гаронман — истинный эльф по крови — со странным выражением лица смотрит, как в нескольких сотнях шагов от того места, где остановился отряд эльфов и людей, его король обнимается с плачущим и улыбающимся гномом.

В отличие от гномов эльфы никогда не плачут, а улыбаются крайне, крайне редко.

Что же это за соленая капля тяжело сползает на трепещущую бабочкой улыбку на губах Манакора?

* * *

Этот талисман сопротивлялся еще отчаяннее, чем предыдущие. Добытый из‑под песка, из какого‑то старинного тайника, что неясным образом не заметил в прошлый раз Джоу Лахатал (и слава судьбе, что не заметил, сказал Змеебог), он предлагал Каэтане такие вещи, что она даже приостановилась на секунду — послушать. Очень уж забавно все это у него получалось. Впрочем, даже мир Тайара, обещанный в качестве бесплатного приложения к основному подарку, не подействовал искушающе, и талисман, дико завизжав, распался на две половины под ударом сверкающего Такахая.

Каэтана вытерла влажный лоб.

В пустыне Урукура, в отличие от Джемара песчаной, зыбкой и наполненной миражами, было еще жарче. И даже Аврага Дзагасан, использованный на сей раз в качестве средства передвижения, а вернее — переползания, шипел недовольно, требуя воды.

После гибели вайделотов оазис как‑то сам собой высох. Озеро ушло в пески, храм уже наполовину занесло, и только могущество Джоу Лахатала открыло ход к тайнику. Сама Каэ копала бы тут до скончания века.

Когда талисман перестал существовать, А‑Лахатал, отправившийся с братом в это путешествие, воздел над бывшим озером руки, и откуда‑то из‑под белого, раскаленного песка фонтаном ударила в пылающее небо прохладная вода. Мутная лужа становилась все больше и больше, расползаясь вширь, и мусор пеной всплывал на поверхность, но А‑Лахатал, счастливо улыбаясь, уверил всех, что это явление временное. Через несколько дней все уляжется, и в этом месте снова возродится жизнь.

— Хорошо бы, — сказала Каэ мечтательно.

Они уселись верхом на Аврагу Дзагасана, и вдоволь напившийся Змей заструился своим нескончаемым телом, перетекая с бархана на бархан.

Глядя на эти бесконечные горы песка, она внезапно ощутила острую тоску по снегу — голубовато‑белому, холодному и пахнущему фиалками и свежестью.

— Ты плохо выглядишь, — обратился к ней А‑Лахатал, когда развалины храма и возникающее из небытия озеро остались позади. — Я дольше других тебя не видел, и мне лучше видно. Остальные, верно, постепенно привыкли. Ты устаешь от этих вражьих талисманов?

— Наверное, — рассеянно откликнулась она.