Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву

Ей принадлежала гончарная мастерская. Эта мастерская была с претензией: там создавались изумительные садовые вазы в итальянском стиле и забавные фигурки небольших размеров. В Италии подобная мастерская была бы по плечу только большому мастеру, можно даже сказать гению своего дела, но и в Суррее дело было поставлено хорошо.

Я стала приносить домой ведёрки с глиной и лепить что-то на своё усмотрение. Миссис Уоттс давала мне советы и поощряла моё увлечение. Так что начинала я обычной дилетанткой.

Когда зажёгшийся во мне маленький огонёк стал разрастаться в обжигающее пламя амбиций; когда я поняла, что неодушевлённая глина может оживать, мой прозорливый муж, уставший от домашней неустроенности, сказал: «Хватит». И разгоревшееся пламя было затушено рутинной работой по дому.

Что произошло потом? Война, внезапная и всепоглощающая! Брошенные дома, вооружение, разорившиеся бизнесы, разбитые надежды. Затем – рождение сына, а шесть дней спустя я стала вдовой. Мир переменился. Но погасшему огоньку вновь дали возможность воспламениться. Мой хороший знакомый Джон Твид, бывший ученик Родена, пригласил меня поработать в его мастерской. Там я познакомилась с профессором Лантери, который предложил мне учиться в его частной мастерской при Южно-Кенсингтонском Колледже Искусств. Принцесса Патриция, с которой я дружила в детстве, ради развлечения стала мне позировать. Профессор Лантери помогал моей работе, и маленькая статуэтка вызвала много похвал.

Вскоре профессора не стало. Для меня он навсегда останется святым, даже его внешность напоминала святого. Мне очень его не хватало, он был замечательным другом. Его смерть заставила меня встать на ноги в этом новом мире. И этот новый мир начал давать мне заказы на портреты. Таким образом, я побежала раньше, чем научилась ходить, я научилась шагать (и ползать тоже) потом! Пять лет я училась и одновременно зарабатывала, я бралась за любую работу. Мне повезло, у меня было всё: любимое занятие и здоровье. Вера, воодушевление и способность к работе помогают преодолевать любые трудности нелёгкого пути. И я знаю, впереди у меня ещё долгая дорога, к моей радости, конец её очень далеко. Думаю, мне удалось обрисовать в общих чертах, как я жила до настоящего момента.

Начну описание событий с того дня, когда я встретила в Лондоне Каменева. Начало кажется внезапным, но всё, что произошло до этого, не имеет с ним никакой связи. Довольно часто незначительное событие может круто изменить нашу жизнь. В августе я собиралась вместе с друзьям отправиться в путешествие на яхте. Весь год я много работала и сильно нуждалась в отдыхе. Яхта уже стояла у причала. В день нашего отплытия мой друг предложил познакомиться с Каменевым и Красиным. Я с радостью восприняла это предложение, было очень любопытно встретиться с настоящими большевиками, поскольку не имела о них ни малейшего представления. Я часто думала, что если бы мне предложили на выбор сделать бюст, то я непременно бы выбрала Ленина, самого интересного, загадочного и такого недоступного человека! Даже не могла и мечтать, что мне представиться этот шанс.

Меня часто спрашивают, почему я, женщина, отважилась на общение с большевиками. С большим убеждением утверждаю, что присутствие женщины всегда вызывает рыцарское отношение к ней. Лучше, когда тебя защищают все, а не только один. И в Москве, и в Нью-Йорке, я ощущала это галантное отношение к себе.

Но пора остановиться. Моя книга уже набрана для печати, и посыльный стоит в дверях в ожидании, когда я закончу последние строчки этого вступления. Вспоминается, как долго и напряжённо Уоттс работал над скульптурой «Физическая энергия». Уоттс не был скульптором, но его «Физическая энергия” выразила сущность самого художника. Я не писательница, но подобно Уоттсу, я вложила самое сокровенное в эти строки. И уже ничего нельзя изменить и исправить.

Клэр Шеридан.

Нью-Йорк, 12 февраля 1921 года.

14 августа, 1920 года. Суббота.

Следуя совету Фишера, в 10:30 утра я встретилась с господином М. Он взял такси, и мы отправились на Бонд стрит, где находилось представительство Каменева и Красина. Около двадцати минут нам пришлось подождать в приёмной. Меня охватило волнение. Здесь, сейчас мы увидим этих чудовищ, которые набросятся на нас и растерзают! Большевизм, пошатнувший мир, и эти люди, чужие, совершенного другого круга, и эти мифы, ставшие уже легендой…. И я совсем рядом.

Тем временем, моё внимание привлекли люди, работавшие в приёмной. Кто они такие? Что заставило их вступить на путь большевизма? Чем заняты их мысли, и насколько продуктивны их идеи?

Пока мы ожидали аудиенции, господин М. разъяснил мне, что многие имеют искажённое представление о большевиках. Поэтому я отчасти оказалась подготовленной к встрече.

Наконец, нас пригласили пройти в кабинет господина Каменева, который при виде меня любезно улыбнулся. Мы сразу начали разговор, который вели по-французски, и обсудили, сможет ли он мне позировать. Я спросила, запретило ли новое большевистское правительство искусство в России. Каменев взглянул на меня с удивлением и произнёс: «Mais non! Художники у нас – самый привилегированный класс». Тогда я поинтересовалась, достаточно ли они зарабатывают. Он ответил, что их доходы намного выше, чем у министров правительства. И далее пояснил: в России больше всего ценится Искусство и Талант, и огромное внимание уделяется развитию культуры. Каменев высказал предположение, что следует немедленно приступить к работе над его, Каменева, бюстом. Ведь никто не знает, что может произойти в скором времени, и «какой каприз монсеньера Ллойда Джорджа» окажется приемлемым, чтобы выслать Каменева из страны. Поэтому мы договорились встретиться во вторник, в десять утра. Господин Каменев любезно проводил нас в кабинет Красина. Господин Красин оказался чем-то занятым, у него был посетитель, и не совсем понял, что мне нужно. Но он согласился позировать мне в среду, в десять утра.

17 августа. 1920года. Вторник.

Каменев пришёл точно к десяти часам утра. Сказал, что в его распоряжении всего лишь час времени, но просидел в студии до часу дня, и мы почти без остановки провели в беседе три часа. Не знаю, как мне удалось работать и одновременно столько много говорить. Я больше сосредоточилась на разговоре, и работала машинально. Тем не менее, спустя три часа, бюст получился очень похожим на оригинал.

У него несложный контур лица: оно правильной овальной формы, прямой нос, к сожалению, немного вздёрнутый на конце. Ему трудно было казаться серьёзным, поскольку с его лица не сходила улыбка. Даже когда он сжимал рот, в глазах по-прежнему искрился смех.