Слава Бродский - Бредовый суп

– Ну, в этот раз ты не опоздаешь? Помнишь, как ты в прошлый раз нас подвел?

– Чуть не подвел, – уточнил я.

– Чуть не подвел, – согласился Кирилл.

А в прошлый раз я прибежал к поезду, когда он уже тронулся. И я бежал за ним с выпученными глазами. Ребята заметили меня и бросились в тамбур. И я видел, как кто-то уже теснил проводника от дверей. В одной руке у меня было три пустых фляги, а в другой – одна, но наполовину с медом. И я пытался на ходу забросить их в открытую дверь вагона. И та, которая была с медом, каким-то чудом упала вниз, под вагон. И я закричал что-то. И все закричали. И какой-то пассажир, не из наших, с испугу рванул стоп-кран.

А еще я вспомнил, что я должен домой заскочить за шмотками. И что хотя до переезда оставалось около месяца, уже сейчас было ясно, что больше четверых мы на него никак не наберем. И много еще чего такого вспомнил. И услышал я, как Борис Борисыч спросил:

– Ты куда едешь-то?

– В деревню, – сказал я, – на пасеку.

– Отдохнуть, значит? Это хорошо. Поезжай, отдохни.

– Ну так я побежал? – сказал я.

– Беги, беги, – сказал Борис Борисыч.

И побежал я отдыхать.

Г л а в а 2

Мы решили не спускаться до самого дна каньона и просто шли некоторое время по узкой тропинке вниз. Минут через десять мы увидели группу на мулах, которая обогнала нас в самом начале спуска. Они остановились, потому что один из них – мальчик – наверное, лет семи–восьми, испугался и попросил ссадить его с мула. Его отец тоже был там и стоял рядом с мальчиком.

Проводник позвонил наверх, и все стали ждать, пока оттуда придут забрать мулов у мальчика и у его отца. Мы тоже остановились там и стали смотреть вниз на каньон.

Еще наверху я слышал, как отец говорил мальчику, что мулы будут идти по самому краю обрыва, и это будет, наверное, страшно, и что билеты стоят двести долларов, и он не хочет, чтобы мальчик передумал, когда они уже начнут спускаться. Но мальчик сказал, что это не будет страшно, потому что в проспекте написано, что мулы никогда не ошибаются.

Проводник стал медленно объезжать всех своих. Он поправлял что-то у каждого и что-то всем объяснял. Рядом со мной сидел на муле парень в широкой шляпе. Выглядел он просто шикарно. Проводник подъехал к нему и тоже стал что-то поправлять у него.

– What’s your name, sir? – спросил проводник.

– Jim, – сказал парень.

– Where are you from, Jim?

– Philadelphia.

– Phi-la-deeeeeel-phia?! – сказал проводник. – What do you think so far, Jim?

– It’s beautiful, – сказал Джим.

– It is, – сказал проводник.

С нашего места на каньон открывался умопомрачительный и абсолютно фантастический вид. И все стояли молча, как завороженные.

Последняя прогулка

Москва–Сочи, 16–19 мая 1988 года

– А ты знаешь, что у них намечено на следующий год? – спросил я Кирилла.

– Нет, – сказал Кирилл.

– У всех всего будет абсолютно поровну, денег не будет, и в магазинах все будут давать бесплатно.

– А разве они это не отменили? – спросил Кирилл.

– Нет, – сказал я.

Кирилл замолчал и глубоко задумался. А когда я его спросил, о чем он думает, Кирилл признался мне, что он сильно обеспокоен моим сообщением, и замолчал опять. Я снова стал спрашивать его, о чем он думает, и Кирилл сказал, что он все пытается представить себе, как может быть так, чтобы в магазинах все было бесплатно, и что у него каждый раз получается, что это может быть только тогда, когда в магазинах ничего нет.

Это было в конце августа семьдесят девятого года. А в начале сентября мы встретились с Кириллом опять, и он стал излагать мне свой план.

– Слушай, Илюша, – сказал он, – у тебя ковры какие или шубы есть?

– Ну, предположим, – сказал я.

– У меня тоже есть. Вот мы их в ломбард сдадим, а на вырученные деньги купим пчел. В мае откачаем майский мед, продадим его и выкупим шубы.

– А дальше что?

– В конце лета откачаем еще мед и, если они деньги отменят, будем мед менять на все что угодно.

Кирилл сказал мне, что главное в его плане заключается в том, что мы образуем что-то вроде пчеловодного братства где-нибудь далеко, в саратовской глубинке. Так, чтобы к нам не смог добраться никто из посторонних. И чтобы в наш оазис приезжали только наши друзья и единомышленники. И для многих из них это будет просто спасением, и для всех у нас найдется нетяжелая работа и душевный отдых.

Когда я выслушал это, я даже не знал, что мне Кириллу ответить, настолько мне все показалось наивным, и мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. А потом Кирилл мне сказал, что в его семье часто вспоминают о близком друге его деда. Этот друг был так перепуган всякими событиями, которые произошли в России, что не выходил из дома около десяти лет. И вот как-то в конце двадцатых годов он наконец решился и вышел из дома. Он просто вышел на улицу. И вернулся домой совершенно подавленный. Вот тогда-то он и сказал то, о чем потом часто вспоминали у Кирилла в семье. Он сказал: “Я больше к ним не пойду”.

Когда Кирилл поведал мне об этом, он сделал такую, знаете, многозначительную паузу. Ну, а мне никакой такой паузы даже не нужно было, чтоб понять, что Кирилл хотел сказать. А хотел он сказать, что на свете помимо таких черствых и практичных людей, как я, которые могут спокойно ходить на работу, общаться с начальством и даже ездить по министерствам, есть еще категория лиц уязвимых. С гораздо более тонкой нервной структурой. И для таких людей мы просто обязаны придумать что-то такое, где эти люди смогут отгородиться от всего и расслабиться хоть на какое-то время.

Ну что я мог ответить Кириллу после этого? Конечно, я подошел к нему, обнял его, поцеловал и сказал, что целиком и безоговорочно поддерживаю его идею. И прямо после нашего разговора еду к себе домой и лезу в чулан вытаскивать все мои шубы и ковры.

А может быть, я не обнимал и не целовал Кирилла. Я уже сейчас точно всего не помню. Шубы? Нет, шуб тоже, кажется, у меня не было. Ковер вот был. Это я точно помню. А вот шуб не было. Да и чулана никакого, конечно, не было тоже. Но это уже и не столь важно.

Ну, потащили мы все, что у нас было, в ломбард. И это оказалось самой легкой частью нашего плана. Можно представить себе, каково нам было заводить пчеловодное хозяйство, если для того, чтобы купить какой-нибудь самый обыкновенный гвоздь, надо было полстраны объездить.

И с населением местным поначалу у нас как-то плохо получалось. Народ даже угрожал нам петуха красного под крышу пустить в первую же ночь, как мы дом купим. А насчет легкой работы – это, конечно, Кирилл был сильно неправ. Я потом частенько ему об этом напоминал, а он только себе в бороденку посмеивался.

И все-таки постепенно-постепенно наладили мы наше пчеловодное дело. Заработал наш оазис, и народ к нам потянулся.