Эндрю Кин - Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные

Но все это не имеет значения для самозваных разрушителей, которые без нашего согласия создают архитектуру распределенного капитализма XXI в. Рынок знает лучше нас, настаивают бескомпромиссные либертарианцы наподобие Трэвиса Каланика. Он решит все наши проблемы. «Когда логистика— стиль жизни» — так Uber скромно описывает свою задачу стать доминирующей транспортной платформой нашей электронно-сетевой эпохи. Однако компании в стиле Uber, вроде бы отдающие всё на откуп рынку, в действительности создают информационную магистраль для удовлетворения потребностей новой элиты в роскошных услугах и товарах по ее запросу. Как утверждает Джордж Пакер, такие компании предназначены для решения «любых проблем двадцатилетних с наличными в руке»21. Нажмите кнопку на вашем смартфоне, и эти компании доставят вам что угодно: мгновенно обеспечат вас лимузином, рабочей силой, преподавателем, даже валютой вплоть до биткоина. Они воплощают в жизнь фантазию Айн Рэнд о свободном рынке с его радикальной приватизацией: частный самолет для каждого, номер в частном отеле для каждого, частный доктор для каждого, частный работник для каждого, частная благотворительность для каждого и частная экономика для каждого. Короче говоря, частное общество для каждого.

Каланику не привыкать к правовым конфликтам. Еще в конце 1990-х он стал соучредителем стартапа Scour, пиринговой сети для обмена музыкой, который вместе с Napster участвовал в уничтожении индустрии звукозаписи, поощряя кражу музыкального контента пользователями. Без устали вышагивая по сцене «Провалкона», словно он только что сошел со страниц романа Айн Рэнд, Каланик количественно определял свою драматичную неудачу со Scour, пояснив, что ему вчинили иски на четверть триллиона долларов несколько самых могущественных в мире компаний индустрии развлечений.

«Двести пятьдесят миллиардов долларов! — воскликнул Каланик, подпрыгнув от изумления, будто сам не до конца поверил в столь ошеломляющую сумму. — Это же ВВП Швеции, среднего размера европейской экономики!»22

Аудитория «Провалкона» почтительно выслушивала эти признания, согласно кивая головами. Только в Кремниевой долине поданный на человека иск размером в четверть триллиона долларов наделяет его статусом рок-звезды. Со всех сторон любители-папарацци тянули вверх руки со смартфонами, пытаясь запечатлеть Каланика на сцене — самый верный признак одобрения со стороны толпы, которая свято верит в онтологической аргумент «что не сфотографировано, того не было» и не считает событие реальным до тех пор, пока оно не опубликовано в Instagram или Twitter.

Небритый молодой человек с растрепанной шевелюрой, сидевший рядом со мной, был искренне впечатлен масштабами неудачи Каланика. «Это круто! — шептал он своему другу. — Это реально круто!»

Его друг, такой же небритый молодой человек с растрепанной шевелюрой, казалось, был впечатлен еще больше. «Это эпичный… мать вашу… провал!» — медленно произнес он, делая акцент на каждом слове, отчего оно звучало словно законченное предложение.

Эпичный. Мать вашу. Провал.

Настоящий провал

Тем же вечером на коктейльной вечеринке, организованной в рамках «Провалкона», я наткнулся на Каланика, с которым был знаком вот уже лет двадцать. Тогда, в конце 1990-х, он потерпел неудачу со своим Scour, а я — со своим музыкальным стартапом AudioCafe. У нас были частично общие инвесторы, и мы участвовали в одних и тех же дискуссиях о ценности созидательного разрушения. Он даже выступал с речью на организованном мной в 2000 г. мероприятии, посвященном будущему музыки. Но, по сравнению с его эпичным провалом, мой был жалким по своим масштабам. Я потерял ничтожные несколько миллионов долларов чужих денег. И, стыдно признаться, никто никогда не подавал на меня иск в размере ВВП средней европейской страны.

«Эй, Трэвис, за провал!» — поднимая бокал, крикнул я бумажному миллиардеру, который в своей сверхоживленной манере общения разговаривал сразу с несколькими окружившими его поклонниками.

«Привет, чувак, провал — это успех! — мгновенно отреагировал Каланик, ткнув кулаком в мой бокал. — Кто больше проигрывает, тот и выигрывает».

«Ну, чувак, тогда ты абсолютный победитель», — с натянутой улыбкой ответил я.

Неудивительно, что «Провалкон» проводился в «Кабуки». Ведь это был эксцентричный театр. Здесь, в эксклюзивном отеле Сан-Франциско, собрались одни из самых успешных, влиятельных и богатых людей на планете. И чем же эта элита занималась? Поднимала тосты за провал. Да, Министерство правды, кажется, действительно перебралось в Кремниевую долину. «Провалкон» выстраивает целую медиакампанию вокруг мема «провал». Презентовано еще одно мероприятие под названием «Провалчат» (FailChat), куда предпринимателей приглашают «с готовыми личными историями о борьбе, сомнениях и перепутьях»23. Медиакампания выходит и на международный уровень, «Провалкон» проводится в Германии, Сингапуре, Франции, Норвегии, Бразилии, Индии и — верх абсурда — в разоренной рецессией Испании, где определенно нет недостатка в людях с личными историями о борьбе, сомнениях и перепутьях .

Однако правда, настоящая правда о провале прямо противоположна глянцевой версии, проталкиваемой хитрыми апологетами разрушения из Кремниевой долины. Настоящий провал — это отрасль стоимостью $36 млрд, сократившаяся за десятилетие до $16 млрд из-за того, что либертарианские крутые парни вроде Трэвиса Каланика придумали инструменты, разрушившие ее базовую ценность. Настоящий провал — это $12,5 млрд годового объема продаж, $2,7 млрд годового дохода и более 71 000 рабочих мест, которые, по оценкам, утратила музыкальная индустрия только в Соединенных Штатах из-за таких «инновационных» сервисов, как Napster и Scour24. Настоящий провал — это 55%-ное падение продаж на испанском музыкальном рынке между 2005 и 2010 гг. из-за онлайнового воровства25. Настоящий провал — это такое уничтожение испанских музыкальных талантов, что с 2008 г. в стране, где постоянно возникали международные звезды наподобие Хулио Иглесиаса, не появилось ни одного исполнителя, сумевшего бы продать миллион копий своего альбома в Европе26. Неудивительно, что «Провалкон» приходит в Испанию.

В скором времени «Провалкон» будет повсюду. И хотя забавно высмеивать либертарианских клоунов типа Трэвиса Каланика с их патетическим хвастовством по поводу исков на $250 млрд и их подростковыми фетишами в духе Айн Рэнд, на самом деле тут вовсе не до смеха. За многими сегодняшними гиперэффективными интернет-компаниями, такими как Google, Facebook, Amazon, Airbnb, и Uber, с их игнорированием традиционных рыночных правил, их «бесплатными» бизнес-моделями, их «устранением в качестве посредника» оплачиваемого человеческого труда через замену его на искусственные алгоритмы, их «прозрачными» фабриками больших данных, где все мы, не осознавая того, трудимся, кроется провал. Травмирующий провал. Действительно настоящим провалом, который никто на «Провалконе» и не думал так расценивать, стал сам цифровой переворот.