User - ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Ленинграда.

Русью пахнут страницы пушкинских стихов и поэм, его рисунки, письма, воспоминания

о Поэте…

«Лукоморье» я выучила наизусть, ещё не обучаясь в школе. И потом, многие годы спустя,

в любом дружеском узком кругу люблю слушать и читать его вновь и вновь, замирая от

очарования музыкальных пушкинских строк, превращая в игру искушение спросить: А что там

дальше за словами: «Там лес и дол видений полны»? Или – « Там королевич мимоходом

пленяет грозного царя …»– Что дальше?

Не перестаёшь удивляться, что поэма эта была написана двадцатилетним поэтом.

Пушкин вошёл в моё детство так же естественно, как приходит любовь к маминому

голосу (наверное, еще в маминой утробе!), к папиной бесподобно-смешной шутке, к солнечному

зайчику на подоконнике, к весенней капели, стучащей по водосточной трубе.

Пушкин ко мне пришёл так, как он входит, видимо, в детство каждого, кто не отринут от

классической литературы, где в семье на первом месте не мебель и не телевизор, а книга.

И не любая книга – не детектив и не дешёвая любовная романтика,– а серьёзное чтение,

помогающее познать историю Родины, её сердце, Душу народа.

Пушкин приходит в детство. А то, что из детства, то навсегда, – говорит Марина

Цветаева.

Пушкин стал для меня Пророком и путеводителем по жизни – от малых лет и до

сегодняшнего дня. Он открылся мне по-новому в известных чарующих строках:

О, сколько нам открытий чудных

Готовит просвещенья дух,

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг,

И случай – Бог изобретатель…

Детство имеет свои рубежи – счастливые и несчастливые. Так же звонко журчащий

ручеёк пушкинской поэтической сказки, разливаясь в пространстве судьбы, приобретает

очертания полноводной реки, где может жить русалка, где «наши сети притащили мертвеца»,

где, смыкаясь с морем, шумит «свободная стихия», готовая обрушить на тебя шквал блестящих

зеленоватых брызг или открыть бездну неизведанного, таинственного, оглушающего).

…Был жаркий летний день. Один из самых чудесных предвоенных дней, прекраснее

которого трудно было придумать.

Но это был уже день не того безмятежного детства, где вместе со мной и братом Вовкой

ходил по берегу быстрой сибирской речушки папа, рассказывая нам о растениях и птицах.

Смеялся, бегал с нами наперегонки, рисовал на песке невиданных зверей. Это был уже

день другого детства – без доброй папиной шутки, без его весёлых розыгрышей, без папиных

умелых ласковых рук, без его серых внимательных добрых глаз.

Напряжённое ожидание – без вопросов к маме, без плача, без слёз – затаилось в сердце,

как нахохлившаяся усталая птица, которую боишься вспугнуть неосторожным жестом,

движением, шагом.

Не знаю, ждал ли кто ещё папу так, как я – мама, брат, тетя Соня,– не знаю. Только с тех

пор, как глубокой осенней ночью люди в серых шинелях куда-то увели отца, сердце мое

погрузилось в молчаливое томительное ожидание. Дверь должна была однажды открыться, и ОН

появится на пороге!

Боль в сердце с годами притупилась, спряталась глубоко-глубоко и только ждала случая,

чтобы выплеснуться странно и неожиданно.

…Прибежав однажды домой после пионерлагеря, вижу на подушках – моей и брата – в

голубой и розовой обёртках красивые корзиночки с конфетами…

Сердце вздрогнуло и забилось в бешеном ритме: ЭТО ОН – ОТЕЦ! Сомнений никаких

нет, СВЕРШИЛОСЬ!

И вдруг – как обухом по голове – голос тёти Сони: «Приходила Мария Васильевна

(знакомая богомольная старушка) и принесла вам с Вовой гостинцы…»

98

Задохнувшись от горя, выбегаю из дома, мчусь, не зная куда. Падаю в травы на задворках

– там по пояс конопля и крапива. Бьюсь в отчаянных рыданиях, пока меня не находит и не

приводит домой тётя Соня, добрый ангел нашего дома.

Она не спрашивает меня ни о чём, только вечером не отпускает от себя, усаживает за

стол, кормит ельчиками, (очень вкусная сибирская мелкая копченая рыбка) и начинает читать

мне сказки Пушкина.

Только зажурчала из уст тёти Сони эта пушкинская сказка « О царе Салтане», меня как

жаром обдало.

Понёсся сияющий поток волшебных словес, напитанных солнечным светом: «Весь, сияя

в злате, царь Салтан сидит в палате», «В чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря», «Белка

песенки поёт да орешки всё грызёт. А орешки непростые: все скорлупки золотые», «Пристань с

крепкою заставой, город новый, златоглавый».

Густота синевы и золота усиливалась блеском сияющих звёзд: «В синем море волны

плещут. В синем небе звёзды блещут».

Всё пространство вокруг пропитывалось золотисто-синими тонами, начинало играть

радугой всевозможных цветов.

А мне с детским изумлением продолжали рассказывать о том, как «белка песенки поёт да

орешки всё грызёт!»

Эти переливающиеся оло-ла, это сияние золота на фоне синего моря, эти множественные

повторы одних и тех же чудесных образов – «Корабельщики в ответ – мы объехали весь свет», –

всё это действовало буквально магнетически. Сердце сразу успокаивалось.

Видения чаровали, околдовывали, завораживали.

Казалось, что тебя качают в колыбели невидимые волны или мамины тёплые добрые

руки.

Ритмы сказки вдыхали в сердце свежую силу жизни. Ты был весь внимание, даже

затихало дыхание.

А золото сказки продолжало гореть, сиять, согревать, веселить.

Позднее я узнала, что Пушкин не писал специально для детей. Его чудные сказки

возникали непроизвольно под влиянием тех сказаний, которыми одаривала маленького и уже

взрослого Сашеньку, Александра Сергеевича его любимая няня Арина Родионовна.

Этими сказками он жил, насыщая свой душевный мир волшебными образами, впитывая

каждое слово няни.

Душа его всегда оставалась юной, оставалась ребёнком. Она просила новых, свежих

сказочных впечатлений, чтобы потом по-своему рассказать об этом людям. Это было необходимо,

потому что он был убеждён: нет ничего в жизни реальнее, чем сказка!

Да ведь не только дети, но и взрослые бесконечно любили и, уверена, любят сказки

Пушкина!

Как же умеет Пушкин переключить внимание ребёнка, оглушённого собственным горем,

на иную тяжкую ситуацию в жизни сказочного героя!

Как жалко становится старика из Сказки о рыбаке и рыбке. Там и море вздувается

бурливо и становится чёрным из голубого и синего: так негодует сама Природа на капризы злой

старухи!

Это море не спутаешь ни с каким другим!

Чего только ни дала жадной старухе золотая рыбка: и новое корыто, и избу, и терем, и