Неизв. - Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы

– Довольно, Рхумор. Хоть наш гость и грубиян, но следует отнестись к нему снисходительно. Он ещё послужит нам.

Ни одного светильника не было в зале: безжизненный серебристый свет шёл от стен, пола, потолка. Вранокрыл сосчитал: восемь мужчин и одна женщина, которая всеми повелевала. Баба, напялившая штаны и воинственные сапоги, а на голове таскавшая рога от какого-то барана диковинных размеров… Наружность её была бы приятна, если бы не эта маска ледяной надменности, которая превращала её лицо в каменное изваяние. Точёный нос с благородной горбинкой и большие тёмно-зелёные глаза с жёлтыми искорками в глубине казались безупречными, а вот рот подкачал: слишком тонкий и жестокий. И имя странное – не мужское и не женское.

Полоса от удара кнутом горела. Сердце тлело, выталкивая загустевшую от ярости кровь.

*

«Ты голоден, гость?» – раздалось в голове у Вранокрыла.

Озираясь, князь сел на широкой постели под чёрным балдахином. В роскошно обставленных, но угрюмоватых покоях не было кроме него ни души. Стены излучали лунный свет, в высокое стрельчатое окно заглядывал жёлтый шар Макши – так называлось местное солнце, холодное и мерклое. Впрочем, его света было, по-видимому, вполне довольно здешним растениям для существования, и даже что-то вроде землистого загара появлялось от него на коже. Странный загар – зимний. Руки Вранокрыла приобрели тот же мертвенно-смуглый оттенок, каким щеголяли здесь все. В зеркало он себя не видел, но щупал щетину на подбородке; он выкрутил бы на дыбе руки тому, кто выскоблил ему лицо по местному обычаю. Значило ли это, что князь застрял тут надолго?..

Его ноги утопали в густом мехе: пол комнаты был устлан чёрными шкурами. Какому зверю они принадлежали, князь понять не мог. Таких не водилось в его землях…

«Ежели пожелаешь, тебе будут поданы еда и питьё».

– Кто тут? Кто это? – спрашивал Вранокрыл, обводя взглядом лунный мрамор стен. Невидимка пугал его до мурашек, но князь храбрился, готовый к бою.

«Я – дом, – был призрачный ответ. – Стены, на которые ты смотришь, пол, по которому ходишь, крыша, которая тебя укрывает. Это всё – я. Так ты желаешь есть или пить?»

Князь вжался спиной в подушки. Имей его собеседник людской облик, он мог бы ему что-то противопоставить – не оружие, так хотя бы свои кулаки, но тут… Что он мог сделать пустоте?

– Говорящий дом? – пробормотал он. – Как это так?

«Душу в меня вдохнул мой зодчий, вот как, – снова прозвучало в голове у Вранокрыла. – И сам упокоился во мне, замурованный в стену. Я был его последней песней, после которой творцу можно заканчивать жизнь, ибо вершина достигнута. Я – дворец Белая Скала, таково моё имя, а моя хозяйка – владычица Дамрад».

Дверь распахнулась, и в покои сам по себе вплыл накрытый стол, покачивая краями скатерти. Князь долго не решался подойти, оцепенев от изумления, и издали приглядывался к кушаньям. На золотом блюде возвышались горкой куски жареного мяса, а по краям свисали тёмно-зелёные кожистые листья – должно быть, для украшения; на соседнем блюде свернулась жутковатая птица с мощным клювом и длинной тонкой шеей, запечённая целиком; непонятный зверь в окружении коричневатых плодов наподобие яблок уставился на князя чёрным щетинистым рылом. Вид у мяса был привлекательный, поджаристая корочка жирно блестела, но князь не спешил пробовать: а ну как отравлено?..

«Яда в угощении нет, можешь быть спокоен, гость, – сказал дворец. – Это пища со стола самой владычицы Дамрад».

Обоняния Вранокрыла достиг вкусный запах, и его нутро ожило, оттаяло после долгой спячки: в дороге он не ел, не пил, не отправлял естественных надобностей. Отщипнув совсем маленький кусочек, он принюхался к нему, лизнул, почмокал. Вкус жареного мяса наполнил рот предчувствием сытости. «Яда, может, и нет, а вот какой-нибудь дурман…» – подумалось Вранокрылу. Впрочем, в животе уже пылал голод, слишком сильный, чтобы остановиться.

Воронецкий владыка съел пару кусочков мяса, потом поднёс к носу кожистый лист с края блюда: в ноздри ему ударил крепкий кислый дух. На вкус лист напоминал квашеную капусту, только с каким-то противным горьковато-маслянистым привкусом. Есть это было решительно невозможно, и князь, скомкав надкушенный лист, пристроил его назад на блюдо. Птица с огромным клювом выглядела пугающе, но он оторвал у неё крылышко и обглодал его, причмокивая. Неплохо! На вкус её мясо напоминало рябчика. Голод ещё не унялся, продолжая впиваться жадной зубастой пастью в его нутро, но Вранокрыл решил, что для первого раза довольно. Слишком много незнакомой пищи он есть опасался.

Из напитков на столе стояло тёмно-красное зелье, пахнувшее хвоей и ягодами. Плеснув на дно кубка, князь попробовал самую капельку. Оживился: несомненно, хмельное. А вот это хорошо, это очень кстати…

…Опустевший кувшин лежал на боку, на скатерти расплылось красное пятно. Отяжелевший Вранокрыл сидел в кресле у стены, вертя в руке кубок и разглядывая его с одним прищуренным глазом. Хмель не разогнал тягостных дум, только повис невидимым грузом на душе и в целом лишь усугубил угнетённое расположение духа, в котором пребывал князь.

Гость или пленник?

Чего от него хотят?

Не наломает ли там дров этот бывший ловчий? Охотничье дело он знал хорошо, а вот как насчёт государственных?

Маруша. Это вездесущее имя тысячеглазой бездной с паучьими лапами смотрело на него, следило за каждым шагом, вплеталось паутиной в мысли, вливало в кровь убийственный яд уныния. Оно, как выпивающее волю заклятье, лишило его разума и заставило повиноваться псам. Он подписал всё, что ему подсунули, оставил жену и детей на попечении слуг, сел в колымагу и…

Позыв в мочевом пузыре нарушил удобство тела, вторгся в сумрачное оцепенение хмеля. Пальцы князя нащупывали завязку на штанах, а невидимый слуга-дом, словно заметив его возню, выдвинул из-под кровати ночной горшок.

– О! – сказал Вранокрыл, подняв палец. – Это ты вовремя, братец.

*

Ночь в Нави отличалась от дня тем, что в изуродованном воронкой небе не было «солнца». Блёклое светило заходило, и падал чёрный полог глубокой тьмы, слепой и жестокой. Лишь иногда в небе проблёскивали молнии на воронке.

Вместо надежды – выжженная земля.

Вместо тепла – вечно зябнущие пальцы.

Вранокрыл всегда плохо спал на новом месте, а этот никогда не рассеивающийся сумрак погрузил его в нескончаемую сонливость, которая, впрочем, не находила удовлетворения. Едва он касался головой подушки, как его глаза выпучивались и сверлили пространство. Во дворце никогда не было полной тьмы, стены излучали свет постоянно, что тоже с непривычки не давало спать и выворачивало мозг наизнанку.

Вот и сейчас Воронецкий владыка, устав мучиться в постели, встал и подошёл к окну. Отсвет редких молний озарял водянисто блестящую поверхность небесного омута. Зрелище завораживало и повергало в холодное оцепенение. Какая же неведомая сила сотворила такое с небом?