Unknown - i c9f346a077dd1b7f

или иначе Мари-Лаура поймет, даже если Сорен не расскажет о себе. Так было лучше

для всех. Деньги означали свободу - свободу делать все, что они пожелают. Для

Кингсли и Сорена они значили, что молодые люди могли быть вместе, не боясь, что

подумают другие. Для Мари-Лауры... Кингсли не знал, что они будут значить для

Мари-Лауры, но определенно что-то между тонким, как любовь и материальным, как

деньги, она могла выбрать позже.

Да... конечно она поймет...

Bien sûr.

Но она не поняла.

***

Кингсли стоял с Мари-Лаурой в крошечной кухне в гостевых покоях, которые

они заняли с Сореном. Святые отцы Святого Игнатия пообещали, что она может

остаться до конца учебного года, пока Сорен будет заканчивать первый год обучения.

Насколько студенты боялись Сорена, настолько священники любили его. Кингсли

знал, что отец Генри сделает что угодно, чтобы удержать Сорена в школе Святого

Игнатия, даже усыновит его, если потребуется. И Мари-Лаура нашла себе применение.

Она пытала мальчишек французским, помогала отцу Альдо готовить на всех. Девушка

каждый день работала в библиотеке, расставляя книги и подбадривая мальчиков

продолжать работать, продолжать учиться, продолжать читать. Вскоре она стала

идеальной женой учителя. И все же...

- Я не понимаю. Я думала, он любит меня, - сказала Мари-Лаура Кингсли, пока

осторожно расставляла кружки в шкафчик.

Кингсли услышал в ее голосе страдание, печаль.

293

Принц. Тиффани Райз.

- Что такое? Вы поругались?

Он старался выразить в голосе любопытство и легкость. Он ненавидел себя за то,

что испытывал легкость от ее боли. Но мысли о том, как Мари-Лаура спит в одной

постели с Сореном каждую ночь вызывали у Кингсли приступы ревности. Это он

должен быть в постели с Сореном, а не она. Он жаждал их ночей в эрмитаже, засыпать

и просыпаться рядом с телом Сорена.

- Non, мы не поругались. Я ругаюсь. Он слушает. Я могла бы просто выцарапать

ему глаза, а он будет просто сидеть и слушать. - Она покачала головой, и слезы начали

катиться по ее щекам. Кингсли встал и положил руку ей на плечо. Он ничего не

говорил, только ждал. - Кингсли, он не прикасается ко мне. Никогда. Ни разу. Ни в

нашу брачную ночь, ни до, ни после. Никогда.

Кингсли мог заплакать от облегчения. Он боялся, что Сорен, как и любой другой

мужчина, повстречавший Мари-Лауру, поддастся ее красоте.

- Он сложный. - Совесть грызла Кингсли. - Попроси его объяснить, почему он не

хочет быть с тобой... может, тогда ты поймешь.

- Я не хочу понимать. - Она поставила кружку с таким грохотом, что та разбилась

о столешницу. - Я хочу, чтобы мой муж прикасался ко мне.

Мари-Лаура сползла на пол, и ее хрупкое тело содрогнулось от волны постигшей

ее печали. Кингсли опустился на колени рядом с ней и крепко обнял сестру.

- Прости...

Он не знал, что еще сказать. Что еще он мог сказать? Как сильно он любил

Сорена, он все же не мог видеть, как несчастна его сестра. Они должны рассказать

ей… или как-то показать.

- В чем дело? - прошептала Мари-Лаура. – Что со мной не так?

- Ничего. Абсолютно ничего. - Кингсли поднял ее заплаканное лицо и улыбнулся

ей. - С тобой все в порядке. Это он. Обещаю, это он.

- Есть... - она сделала паузу, чтобы подавить рыдание. - Есть кто-то еще?

Кингсли слегка напрягся. Что ему ответить на это? Он должен рассказать ей о

Сорене. Но он не мог. Сорен сказал, что объяснит ей, когда настанет момент. Как

сильно Кингсли любил свою сестру, так же он был предан Сорену с той ночи в лесу.

- Кингсли... - Мари-Лаура прижалась ладонями к его лицу и смотрела на него с

еще большей темнотой и решимостью, чем его младшая сестра, по его

представлениям, была способна. Каким-то образом она ощутила, как его трясет от

страха, страха, что он расскажет без разрешения Сорена. - Он твой друг. Расскажи мне,

что ты знаешь. Есть кто-то еще?

- Может быть.

Она выбралась из его объятий и встала.

- Мари-Лаура... в чем дело? Что...

Ее спина стала натянутой как струна. Лицо стало жестким как гранит,

наполнявший окружающие их холмы. Ее глаза сверкали. «Может быть...» Эти слова

разожгли огонь в глазах Мари-Лауры. Они горели так ярко, что Кингсли опасался за

свою безопасность. Такая ярость могла испепелить весь мир и оставить лишь прах за

собой.

- Если это правда... если есть кто-то еще... тогда, если я должна, я обойду весь

мир...

Она перестала дышать. Слезы прекратились. Она посмотрела на Кингсли, но

смотрела не на него, а сквозь него.

- Мари-Лаура?

Кингсли едва узнавал ее.

- И я убью эту суку.

294

Принц. Тиффани Райз.

Глава 35

Север

Настоящее

Сорок пять минут езды отделяло особняк Норы от приходского дома Сорена.

Кингсли еще раз проклял безумие, которое удерживало самых важных людей в его

жизни так далеко от города, где он хотел их. Священник, заслуживший такую

репутацию, с образованием и эрудицией как у Сорена, должен быть в Нью-Йорке и

читать проповеди для образованных масс, или преподавать в иезуитском

университете, не растрачивая свои таланты на одомашненный маленький городишко с

всего-навсего самыми консервативными грешниками, под его опекой, которые

совершали грехи настолько банальные, что не стоило даже заморачиваться об их

отпущении. Кингсли временами задавался вопросом, не жили ли Нора и Сорен за

пределами Нью-Йорка, потому что в нем жил он.

- Merde.

Кингсли выругался с горечью, когда свадебный кортеж на краю Уэйкфилда

остановил его поездку. Лошадь и карета, везущая застенчивую невесту и ее ничем не

примечательного жениха, медленно тарахтела через перекресток, с сотней

улыбающихся, смеющихся гостей, которые следовали пешком.

Если бы только у Мари-Лауры и Сорена была такая свадьба, свадьба при свете

дня с гостями, которые приветствовали их женитьбу с радостью, а не с горькой

ревностью. Если бы только любовь была взаимной, а не односторонней. Если бы

только…

Наконец, свадебный кортеж проехал мимо, и Кингсли мчался без остановок всю

дорогу до дома священника. Оказавшись там, он едва успел заглушить двигатель,

перед тем, как ворваться в дом Сорена без стука. Его тело все еще болело при каждом

шаге. Даже будучи подростками Сорен никогда не терзал Кингсли так основательно,

как вчера ночью. Кинг хотел верить, что это доказательство любви, но он не был

дураком, каким был в подростковом возрасте. Теперь он знал разницу между похотью

и любовью. Тогда это было одним и тем же. Кингсли не нашел Сорена в пасторском

доме, но он не отчаивался. Он увидел черный винтажный Дукати на стоянке -

единственный вид транспорта Сорена. Он не мог уйти далеко. Впервые за многие годы