Ella James - Genzel_

Я присвистываю. Господи Иисусе.

— А с левой?

Я замечаю, что она чувствует себя не в своей тарелке. Может, просто расстроена? Леа заправляет выбившийся локон за ушко и смотрит мне в глаза.

— В ней также много фрагментов стекла. Одна костяшка полностью раздроблена. Туда поставили протез. — Она втягивает воздух в легкие. — Люк, в твоем запястье был большой кусок стекла. Доктор сказал оно... оно было затолкано под кожу. Очень глубоко. Это скорее всего произошло, когда я затаскивала тебя в машину. Оно повредило артерию, из-за этого было много крови, сильное кровотечение. — Ее лицо бледнеет, она облизывает сухие губы. — Оно... оно повредило сухожилия в твоей руке.

— Что ты имеешь в виду?

— Они не уверены, что рука полностью восстановиться... что сможет функционировать как раньше. — Она учащенно дышит. — Ты писатель, Люк? Пока ты был без сознания, кто-то звонил...

— Что? — я держу глаза крепко закрытыми.

— Они спросили, готов ли оригинал рукописи. Поэтому я спрашиваю, ты писатель?

Я выдыхаю.

— Я призрачный писатель.

— Это значит, что ты пишешь про призраков?

— Нет, — я слегка качаю головой. — Я помогаю людям писать их истории, книги, иногда пишу за знаменитых авторов. Когда у них нет времени. — Еще я пишу свои собственные книги — в основном детективы, но я не хочу ей этого говорить, пока не хочу.

Я внимательно рассматриваю ее лицо, ожидая, что она удивится, будет впечатлена, так чаще всего реагируют. Вместо этого, она напрягается.

— Ты пишешь вручную, используешь карандаш или ручку?

Я хмурюсь.

— Нет. Черт побери, нет. Это бы заняло вечность.

Слезы заполняют ее глаза и влажно поблескивают в уголках, я чувствую, как ужас сковывает внутренности.

— Твой большой палец, Люк... Твой большой и указательный палец. Там, где был осколок...

Я закрываю глаза и пытаюсь представить остаточный фрагмент стекла. И почему, черт возьми, я загнал его под кожу?

— Там, где был осколок, — пытается сказать Леа. — Они сказали, что ты можешь потерять двигательную активность этих двух пальцев.

Когда наконец открываю глаза, я вижу, что ее щеки влажные от слез. Из-за меня. Она плачет из-за меня. Я забрал ее девственность и пропал на годы. Я тот, кто лелеял ее, словно талисман, многие годы, чтобы заполнить пустоту внутри. Я тот, кто обращался с ней как с дешевой шлюхой, когда она нашла меня в клубе. Я заставлял причинять мне боль, чтобы трахать ее. Именно я — то чудовище, которое заставило ее испытать весь тот ужас в доме Матери.

— Я не заслуживаю твоих слез, Леа.

Она вытирает глаза.

— Почему ты так говоришь? — спрашивает она, осипшим от слез голосом.

И после этого вопроса, я с уверенностью могу сказать, что она знает абсолютно все.

ГЛАВА 6

Леа

Он заслуживает моих слез, но открыв рот, никакое заверение не выходит из него. Потому что какая-то часть меня сомневается относительно правдивости этого? А вообще, что я ожидала от истории Шелли?

Потому что я эгоистка и интересуюсь из любопытства.

Я достаточно хорошо знаю этого мужчину и понимаю, что если не буду интересоваться, то не получу ответов. А я не могу покинуть Неваду без ответов.

Мне нужно знать правду о том, кем была Шелли для Люка. Мне нужно услышать это от него.

Он садится на кровати, разминает плечи и слегка вздрагивает. Я очень сильно хочу помассировать его плечи, но сейчас не время и не место.

Он смотрит на меня так, будто знает, о чем я думаю. И, возможно, это так. Возможно, он помнит о том, как сказал «это его вина», что меня украли. Я не могу поверить, что это правда, но мне нужно знать.

Я стою, замерев, возле кровати, пока он смотрит на меня. Наконец, низким голосом он говорит:

— Я рассказал, так ведь?

— Рассказал, что? — шепчу я.

— Рассказал, что во всем этом виноват я, — он опускает взгляд на свои колени. Я наблюдаю, как он сутулит плечи и ниже наклоняет голову. Он трет потрескавшиеся губы друг о друга. И глубоко вздыхает. — Я виноват в том, что она украла тебя, Леа. И это все потому, что я знал тебя. Я знал тебя до всего этого кошмара.

В нескольких шагах от кровати, стоит стул в викторианском стиле. Никогда раньше я не сидела на нем, потому что обычно находилась возле него, на кровати. Но сейчас отодвигаю его. Я чувствую, что он внимательно наблюдает за мной, ждет, что я уйду, ожидает мою реакцию.

Я не могу показать свою реакцию. Потому что не знаю, что чувствую. Потому что не слышала его историю. И всё дело в том, что в глубине души я оптимист. Верю, что он каким-то образом объяснит все, даже если я и боюсь этого. И мои страхи просто ужасают.

Я наблюдаю, как он кладет перевязанные руки на колени и опускает темную голову. Мое сердце бешено и гулко стучит.

— Откуда ты знал меня? — шепчу я, садясь.

Такой простой вопрос. Но он не поднимает голову, чтобы ответить. И я рада. Секунды проносятся, и я рада, что он не смотрит на меня. Я не хочу видеть его глаз. Возможно, я не хочу ничего знать.

Подняв на меня взгляд, он выглядит таким бледным, усталым и... обремененным. У меня не дрогнет ни мускул, когда он глубоко вздыхает. Затем он двигает бедрами и попой, чтобы повернуться и оказаться лицо ко мне.

Он открывает рот, но проходит несколько секунд прежде, чем слова вылетают оттуда. Он выдыхает.

— Я знал твою тетю.

Кровь шумит в ушах, когда я медленно киваю.

— Тетю Шелли.

Он испуганно и неуверенно смотрит на меня. Отводит взгляд, но опять возвращает его ко мне.

— Ты знаешь эту историю, да?

Я быстро киваю.

— В газетах меня называли Л.

Я жду, что он продолжит, но он не делает этого. Он наклоняется вперед к коленям и поднимает руку к голове, я вижу, как поднимаются и опадают его плечи от тяжелого дыхания.

— Она была моим соцработником, — тихо говорит он. — Она усыновила меня, потому что мне... мне не могли найти дом.

Мое сердце буквально разрывается от его последних слов.

— Прежде чем она... — он сжимает губы. Его кадык дергается, когда он сглатывает и пытается взять себя в руки. — Однажды ночью, — он глубоко вдыхает. — Я... не знал. Я не знал, что он планировал, — шепчет он, уставившись на свои колени.

— Тебе не нужно рассказывать мне, — я наклоняюсь ближе к постели, желая прикоснуться к нему. Но он даже не смотрит на меня. Он крепко зажмуривает глаза, будто пытается стереть все это из памяти.

— Тебе не нужно рассказывать мне, — шепчу я.

Он качает головой и бормочет:

— Тебе нужно знать.

— Я помню.

— Ты помнишь, что это был я? — его слова острые как лезвие бритвы. Его лицо искажается от боли и страданий. — Это был я, Леа. Я убил Шелли. Ее убили из-за меня.

Я хочу сказать, что моя тетя была мертва, когда он зашел в ванную. Один из бандитов убил ее.

Хочу сказать хоть что-то, но он поворачивает плечи и двигает бедрами и через пару секунд, оказывается спиной ко мне. Его пресс дрожит, когда он ложится на бок без помощи рук. Спина выгибается, когда он скручивается калачиком.