Дэвид Грэбер - Фрагменты анархистской антропологии

2. Теория политических организаций, не являющихся государствами

Итак, перед нами первое направление: повторно проанализировать государство как отношение между утопической фантазией и неприглядной действительностью, включающей в себя стратегии отступлений и уловок, хищнические элиты и приёмы регулирования и контроля.

Все эти основные моменты насущно необходимы для другого проекта, который задастся вопросом: «Если многие политические организации, которые мы привыкли рассматривать как государства, по крайней мере в веберовском понимании, ими не являются, тогда что они собой представляют?»

В некотором смысле отчасти удивительно, что подобной теоретической литературы до сих пор не существует. Я полагаю, это очередной показатель того, как нам тяжело мыслить вне государственнических рамок. Прекрасный наглядный пример: одним из наиболее последовательных требований «антиглобалистов» было требование ликвидации мер пограничного контроля. Если мы движемся к глобализации, давайте серьёзно отнесёмся к этому. Отмените национальные границы. Позвольте людям приходить и уходить, когда они пожелают, и жить там, где они хотят. Это требование зачастую выражается в терминах определённых представлений о глобальном гражданстве.

Но это вызывает немедленные возражения: означает ли требование «глобального гражданства» требование глобального государства? Мы действительно хотим этого? Следовательно, вопрос приобретает следующий вид: как мы можем создать теорию гражданства вне государства. Это часто рассматривается как глубокая, возможно, непреодолимая дилемма, но если сперва рассмотреть вопрос исторически, трудно понять, почему она существует. Современные западные представления о гражданстве и политических свободах обычно считаются унаследованными от двух традиций: первая берёт начало в древних Афинах, вторая, прежде всего, связана со средневековой Англией (где она, как правило, восходит к утверждению аристократических привилегий против королевской власти в Великой хартии вольностей, Билле о правах и т. д., а затем к постепенному распространению тех же самых прав на остальную часть населения). Фактически между историками нет единого мнения даже о том, были ли классические Афины или средневековая Англия государствами вообще, и более того, по этой причине, что права граждан в первом и аристократические привилегии во втором случае были так хорошо закреплены. Трудно представить себе Афины как государство с монополией государственного аппарата на насилие, если учесть, что минимальный правительственный аппарат полностью состоялиз рабов и находился в коллективной собственности гражданского населения. Полицейские силы Афин состояли из скифских лучников, привезённых с территории, где сейчас находится Россия или Украина, и некоторые сведения об их правовом статусе можно почерпнуть из того, что по афинским законам показания раба не принимались в качестве доказательства в суде, разве что они были получены под пытками.

Так как же мы можем назвать подобные организации? «Вождества»? Кто-либо возможно и способен описать Иоанна Безземельного как «вождя» в техническом, эволюционном смысле, но применение этого термина к Периклу выглядит абсурдным. Мы также не можем продолжать называть древние Афины «городом-государством», если они вовсе не были государством. По всей видимости, мы просто не располагаем интеллектуальными инструментами, чтобы говорить о подобных вещах. То же самое относится к типологии видов государства или государствоподобных организаций в более поздние времена: историк Бастиан Ян Спрейт предположил, что в XVI и XVII вв. национальные государства c территориальной юрисдикцией едва ли были оптимальным вариантом: существовали другие возможности (итальянские города-государства, которые действительно были государствами, Ганзейский союз конфедеративных торговых центров, который содержал в себе совершенно другую концепцию верховной власти), которым не суждено было стать успешными, но которые были не менее жизнеспособны по своей природе. Сам я предполагаю, что единственная причина того, что национальные государства с территориальной юрисдикцией в итоге обошли всех остальных, заключалась в том, что на ранних стадиях глобализации западные элиты пытались равняться на Китай. Это было единственное государство из существовавших в то время, казавшееся действительно соответствующим своему идеалу единообразного населения, которое, по определению Конфуция, было источником верховной власти, создателем народной литературы, субъектом единого свода законов и управлялось бюрократами, избранными в соответствии с заслугами и воспитанными этой народной литературой… Учитывая современный кризис национального государства и стремительное разрастание интернациональных учреждений, по сути не являющихся государствами, но во многом столь же отвратительных, воюющих с попытками создания других международных институтов, которые выполняют множество функций государств, но способных быть значительно менее отвратительными, отсутствие такой теории становится подлинным кризисом.

3. Ещё одна теория капитализма

Можно на дух не переносить подобные заголовки, но нескончаемое стремление рационализировать капитализм, сводя его к вопросу торгового расчёта, который затем позволит утверждать, что капитализм такой же древний, как Шумер, просто кричит о необходимости подобной теории. По меньшей мере, мы нуждаемся в должной исторической теории наёмного труда и подобных ему отношений. Так как, в конце концов, именно на наёмную работу, а не на покупки и продажу, большинство людей сейчас тратит большую часть времени, и именно это заставляет их жить в нужде. (Вследствие этого ИРМ 35 не заявляли, что они «антикапиталисты», хотя были ими: они говорили по существу и утверждали, что ИРМ «против системы наёмного труда».) Наиболее ранние трудовые договоры, дошедшие до нас из письменных источников, — это, по всей видимости, договоры аренды рабов. Как насчёт модели капитализма, вытекающей из этого факта? Там, где антропологи вроде Джонатана Фридмена утверждают, что древнее рабство было в действительности ранней версией капитализма, мы можем запросто утверждать, что современный капитализм в действительности всего лишь новейшая версия рабства. Никто не продаёт и не сдаёт в аренду нас, мы сдаём в аренду сами себя. Но в действительности это один и тот же механизм.

4. Власть/невежество или власть/глупость

Учёные любят аргумент Мишеля Фуко, который отождествляет знание и власть и утверждает, что грубая сила больше не является главным фактором социального контроля. Они любят его, поскольку он им льстит: совершенная формула для людей, которым нравится думать о себе как о политических радикалах, даже если всё, что они делают, это пишут эссе, которые, вероятно, прочитают несколько десятков человек из институционального окружения. Конечно, если бы любой из этих учёных вошёл в свою университетскую библиотеку, чтобы посмотреть несколько томов Фуко, забыв взять действующее удостоверение личности, и всё равно попробовал бы зайти в книгохранилище, он вскоре бы обнаружил, что грубая сила не так эфемерна, как ему нравится представлять: мужчина с большой дубинкой, хорошо обученный, как жёстко бить ей людей, незамедлительно появится, чтобы выставить его за дверь.