Лейтон Миа - Герой

Я не могу долго думать о том, что он уйдёт. В конце концов, или я, или он. Если я попытаюсь обуздать его демонов, это будет стоить мне жизни. Или хуже. Я останусь здесь пленницей навечно.

ГЛАВА 26.

Кейтлин.

Прикосновения влажной кожи Кельвина до сих пор горят на моём теле, даже после того, как он покинул комнату. За окном темнеет, хотя солнце и так рано садится в эти дни. Я переодеваюсь в пижаму и решаю поспать до возвращения Кельвина. Через несколько часов просыпаюсь и резко сажусь на кровати, потому что он стоит в моей комнате. Первыми я замечаю его тёмно-синие спортивные штаны на шнурке, которые подчёркивают каждую накачанную мышцу ниже талии. Белая футболка скрывает грудь и плечи. Чтобы отвлечься, слежу за его передвижениями. В течение дня я не заметила, чтобы то, что Норман вколол ему, как-то повлияло на поведение Кельвина. И теперь он даже кажется умиротворённым.

— Эй, — произносит он, поднимая на меня глаза. — Тебе уже легче?

Я киваю, и он двигает ко мне кофейный столик на колёсиках.

— Ты сам это сделал?

— Ага. Паста с сыром.

— А где Норман?

— А что не так? Думаешь, я не способен подать еду? — его тон так и дразнит мою улыбку. — Знаю, что это не фуа-гра (прим.: специальным образом приготовленная печень откормленного гуся или утки), — продолжает он, беря два бокала со столика, — но вино хорошее.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Фуа-гра? — он поднимает глаза вверх и кивает головой. — Ничего. Не обращай внимания.

Я наблюдаю за тем, как он двигается, и это пробуждает во мне интригу. На моём столике лежит фотоаппарат. Беру его и направляю объектив на Кельвина. Настраиваю камеру и убеждаюсь, что захватила в кадр обе тарелки и руку Кельвина, укладывающего салфетку с моей стороны. Я держу фотоаппарат, а потом опускаю его, улыбнувшись сама себе.

— Почему ты не сделала снимок? — спрашивает он.

— Мне это не нужно. Иногда мне просто нравится ловить кадры.

— В этом нет смысла.

— Не хочу тратить плёнку. Я снимаю только те моменты, без которых не смогу прожить.

Его брови мгновенно взлетают вверх:

— Ты ведь знаешь, что я куплю тебе столько плёнки, сколько понадобится.

Я пожимаю плечами и кладу камеру на стол. Верчу свою вилку в руках и жду, когда он заговорит.

— Кейтлин?

Поднимаю глаза на него:

— Да?

— Ты думаешь, я заберу плёнку за твоё плохое поведение?

Проклинаю себя за то, что натолкнула его на эту мысль, и желаю вернуть момент и просто сделать фото.

— Нет, — говорю я, не подумав. — Мне просто не нравится тратить её.

— Как долго ты это делаешь?

— Фотографирую? Всю жизнь. Даже в детстве я…

— Нет. Бережёшь плёнку.

— А. Несколько недель, кажется.

Он смотрит на окно.

— Понятно.

Кельвин наматывает пасту на вилку и съедает её, поэтому я делаю то же самое.

— Спасибо тебе за это, — произношу я. — Я пробовала множество видов спагетти с сыром, когда была моложе, но эти напоминают моё раннее детство, — он не отвечает, поэтому я продолжаю: — У нас часто не хватало еды, и вечерами, когда готовила ужин, я чувствовала себя особенно счастливой. Паста с сыром стала моим любимым блюдом, поэтому дома всегда была коробка спагетти.

— Почему ты не покупала еду?

Я сморщила нос.

— Я же была ребёнком.

— Но ты готовила, будучи ребёнком?

— Конечно. Я выполняла очень много работы по дому для них. Убирала, косила газон, сидела с детьми своих родителей. И готовила тоже я, поэтому и стала мастером по приготовлению пасты.

— Для них? — спрашивает он.

— У меня… Была приёмная семья.

— Была? Больше нет?

— С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, нет.

— Но ведь нельзя просто взять и забыть их. Уверен, вы общаетесь.

Я помотала головой:

— Не слышала о них с того дня, как уехала.

Вилка Кельвина со звоном падает на тарелку:

— Что?

— Всё в порядке. Я по ним даже не скучаю.

— Но они ведь звонят или пишут тебе хоть иногда?

— Нет. Они знают, что я в Нью-Роуне, но сомневаюсь, что знают адрес Фриды.

Он смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Я касаюсь кончиков своих волос и начинаю накручивать их на палец.

— Это не так плохо, как звучит. Я даже не была ровней их дочерям.

Взгляд Кельвина свирепеет. Я даже не думала об этом за все эти годы. Он вытирает рот салфеткой и сминает её в комок, собираясь встать.

— Они были моложе меня на несколько лет, — быстро добавляю я, — всегда играли с куклами и новыми игрушками. Позже мы начали понемногу общаться, но в основном я фотографировала, — делаю небольшую паузу, а потом полностью выползаю из своей раковины, в которой скрывалась от правды всё это время. — Моя жизнь там была похожа на контракт. Будто кто-то заключил его за меня. Ранее я уже упоминала, что выполняла работу по дому и нянчилась с детьми. В обмен на это Андерсоны предоставляли мне крышу над головой и хорошо ко мне относились. Я благодарна им, но не чувствую, что должна общаться с ними.

— Если ты приехала сюда сразу после школы, то где ты брала деньги на жизнь?

— У меня был… — делаю паузу и отворачиваюсь. Комок в моём горле не даёт словам вырваться наружу, когда я вспоминаю своё прошлое. Мне становится страшно, что он уйдёт, когда узнает. — После смерти моих родителей осталось небольшое наследство, которое я получила в восемнадцать, — пальцами я тихо начала теребить салфетку, лежащую на моих коленях. — Вообще-то, в своём почтовом ящике я нашла флаер, который спас меня. Он касался ярмарки вакансий в корпорации «Пэриш Медиа». На нём был написан мой адрес. Не собиралась ехать сюда до последнего момента. И была готова сдаться. Но Хейл нанял меня в первый же день. Я очень долго искала работу и не знаю, что мне оставалось делать.

— Ты потратила всё своё наследство за два года, пока искала работу?

Я приподняла подбородок. Разве я сказала, сколько времени на это ушло?

— Наследство было небольшое. Но у меня осталось достаточно денег, чтобы отдавать Фриде за еду каждый месяц.

— А Андерсоны? Они не высылали тебе денег с тех пор, как ты уехала?

— Нет. Как я уже сказала, мы не даже не разговаривали, — даже если взгляд Кельвина и был направлен в другую сторону, злость в нём закипала из-за меня. — В чём дело?

— Ни в чём, — шипит он, а потом ворчит. — Это просто неправильно.

Я угрюмо смеюсь.

— Тебя вдруг стало беспокоить моё благосостояние?

Он поворачивает голову в мою сторону:

— Забудь.

— Оу.

Я опускаю глаза вниз и концентрируюсь на макаронах, которые жую, пытаясь игнорировать боль от его указания.

Ножки стула царапают пол, когда он двигает его, вставая.

— Думаю, мне пора немного поработать.

— Извини, — выдавливаю я. — Я не хотела обидеть тебя. Не уходи.