Ольга Горовая - Бабочка

Но когда она пришла ко мне в кабинет, когда извинилась, когда просто и без выкрутасов признала свои ошибки, и так откровенно призналась, что ничего у нее с тем Артемом не было – я оказался ошеломлен и поставлен на колени ее безыскусностью. Ее откровенностью и тем, что после всего, после того, как я ее буквально толкнул к другому, Света пришла и обняла меня, позволила мне обнять себя. Не уехала со злостью и гневом между нами.

Пусть и на тысячную долю, но это облегчило мне прощание со своей Бабочкой.

Хотя, по-хорошему, я и не должен был бы сходить с ума от счастья, что она ничего не замутила с тем недоумком.

А потом – она позвонила в два часа ночи. Как раз, когда приехала, очевидно. Я не спал еще, ждал звонка, правда, не от Светы, а от охранников, которых послал с ней. И был удивлен тем, что позвонила Бабочка. И тронут. После такого бешеного и горького во всех смыслах вечера – ее звонок был почти ощутимо сладким, будто смывал с меня эту горечь, хоть осознание, что она – все, уехала, никуда и не ушло.

Света отчиталась, что доехали они нормально, бабушка с дедушкой, которым она позвонила еще в дороге, хоть и удивились, но с радостью приняли внучку. Им она объяснил свой неожиданный приезд ссорой с парнем и необходимостью переосмысления себя. Типа дядя посоветовал обстановку сменить, беспокоясь о ней.

Хитрая лисичка.

Я так понял, что про «парня», это она не Артема в виду имела. И даже не знал: смеяться или в голос застонать из-за того, что получил такой статус. И главное, как провернула все: и правду, вроде сказала, и меня при родителях Динки не упомянула и даже вроде как «выбеливала». Света знала, что те меня не особо жалуют.

В общем, честно скажу – в голове и душе был полный бардак, и не хотелось ничего, кроме того, чтоб сорваться с места и вернуть ее назад. Разумеется, я не выдал этого желания ничем. Поблагодарил Бабочку, что позвонила, успокоила. Пожелал спокойной ночи, слыша по голосу, что она уже просто вырубается. И пошел наверх. В комнату, которая еще три часа назад была ее.

Смешно.

Когда Света болела, мне казалось, что я не сумел бы провести ночь у нее в спальне. А сейчас – не хотел идти к себе, несмотря на бардак, оставленный поспешностью, с которой Бабочка собиралась. Ощущая какое-то щемящее чувство внутри, я грустно усмехнулся, заметив на одном из столбиков кровати позабытую майку, в которой Света обычно спала. Да и, вообще, в комнате осталось полно вещей. Ясное дело, сейчас Бабочка взяла только самое нужное. Решив, что завтра велю Арине Михайловне собрать и упаковать остальное, чтобы отправить Бабочке, я подошел и сел на покрывало. Не удержался, снял ту майку и сжал в кулаке, словно пытался кожей впитать хоть какое-то ощущение своей Бабочки. Может, хоть запах ощутить. Поднес ткань к лицу, закрыв глаза и глубоко вдохнул.

Извращенец? Ненормальный? Возможно.

Я уже не знал – где правда и правильность. Знал только, что с момента, когда она села на заднее сидение машины и грустно посмотрела на меня через стекло – внутри образовалась пустота. Сосущая, разъедающая и поглощающая все остальное: события, запахи, звуки. Любые внешние раздражители словно растворялись в этой пустоте. Не исчезали. Но становились малозначительными и невыразительными.

Я не сомневался, что добился своего – она уехала навсегда и уже через пару дней пребывания вдали от меня поймет, что ее чувства были надуманными. Так будет лучше для Светы.

А то, что мне больно – чепуха. Перетерплю. Свыкнусь и сживусь.

Я так и провел ту первую ночь в ее комнате. Не спал. Просто сидел и думал, вспоминал свою Бабочку, какие-то слова, поступки, всякие мелочи, от которых хотелось улыбнуться. И словно четки перебирал пальцами ткань той дурацкой майки.

А на следующий день оказался буквально сбит с толку замечанием Арины Михайловны, которая, после моего распоряжения о вещах, позвонила Свете, уточнить, что необходимо отправить в первую очередь?

И поймала меня в коридоре, чтобы «повеселить»:

- Представляете, Сергей Борисович, я то вас совсем неправильно поняла, - «повинилась» домработница. – Почему-то решила, что племянница ваша насовсем уехала. Так из ваших слов отчего-то уяснила. А Светочка сказала, что ей хватит тех вещей, что она взяла с собой до возвращения. И ничего присылать не надо.

Скажу честно – я молча кивнул, растянул лицо в пародии на улыбку, и пошел по коридору дальше, вдруг поняв, что оглох от стука сердца в ушах. Как пацан, ей-Богу. Но мысль о том, что Бабочка не ушла. И что она для себя оставляла вероятность возвращения – это было очень много для меня. Даже слишком для моего мозга. На тот момент, по крайней мере. Пусть я и напоминал самому себе, что это она еще не отошла и не пожила без моего влияния.

А самое смешное то, что у меня не хватило смелости набрать ее номер и самому уточнить – правда ли это? Не хотел услышать отрицательный ответ. Трусливо оставлял себе надежду на эту лазейку.

Правда, когда она снова позвонила вечером (я не звонил, вроде как стараясь не влиять больше на Бабочку) – спросил, что решать со школой? Потому как надо перевести ее в старый класс, очевидно. Света фыркнула и спокойно заявила, что уже это решила – позвонила своей классной, объяснила, что по семейным обстоятельствам уехала к бабушке на несколько недель. И даже договорилась, что будет получать индивидуальные задания по мейлу, и так же отправлять учителям выполненную домашнюю работу.

Я немного ошалел, ощутив себя где-то позади происходящих событий. И как-то впервые почувствовал то, что она выросла. Не физически. Это я уже усек. Разумом, если так можно было выразиться, раз начала думать и о таком и просчитывать свои поступки и их последствия.

А еще – я ощутил за нее гордость. И радость, не очень уместную, но явно присутствующую. Потому как пока все подтверждало ее намерение вернуться. И сколько бы ни говорил себе, что конечно, «племянница» имеет полное право приехать сюда опять – понял, что нечто во мне начало меняться. И уже не только тело, но и сознание допустило брешь, не особо корежась от мысли, что нет у нас с ней по крови родства.

Но тогда я все-таки подавил это внутри себя, и перевел разговор на ее дела и впечатления от родного города.

Света

Через две недели

- Привет, - я почти выдохнула это слово.

С радостью, потому что эти моменты: утром и вечером, когда я звонила Сереже, были долгожданными. Я безумно скучала по нему. Сильно-сильно.

И не стеснялась говорить об этом любимому. И хоть сам Сергей о таком не говорил вслух, точно знала, что и он скучает. Об этом «кричало» его молчание, его голос, тон. Все.

- Как дела, Бабочка? – думаю, он улыбнулся, это ощущалось.

Я уже открыла рот, чтобы ответить Сергею, когда меня прервал стук в дверь: