Кот Кортасара - Последняя четверть эфира. Ос поминания, перетекающие в поэму

25

Мы с Леной сидим в беседке РПБ.

— Странно, наверное, но я не хотел бы менять что-нибудь в этой жизни.

— Я тоже.

Лена вспоминает случай с бананами, очевидцей которого никогда не была по-настоящему, и фразу героя Пенна перед снежным барсом «А, может, и не надо щелкать», которым я пытался успокоить ее после того, как выяснилось, что она засветила пленку фотоаппарата в морозное зимнее утро. Несмотря на то, что мои слова возымели совсем противоположный эффект, она возвращает мне долг.

Из динамика ее телефона звучит «Weight of the World» Editors, которые мы слушали в плацкартном вагоне по дороге в Москву.

— Лазарев, ты чудо.

Как йогурт.

26

— Молодой человек, в вашей повести есть что-то эсхатологическое.

— Я вас не понимаю.

— Вот, страница 37. Два человека идут под дождем после того, как Лена поехала домой. Завязывается разговор про «Мартина Идена», который повествует об имени главной героини:

«- Вроде Руфь, да? — спросил я.

— Рут, — ответил он.»

— Это были разные переводы.

— Вы намекаете на то, что смена имени персонажа от издания к изданию изменяет и его возможные, заведомо неизвестные, качества.

— И где же здесь эсхатология?

— Неужели вы не видите? После событий первого перевода героиня проживает события второго, но с именем, которое отражает скорбь и отчужденность, которые поселились в ней после первого прочтения. Из мягкой и покладистой Руфи посредством самоубийства Идена она становится Рут. А если есть трансформация, то выходит, что и самоубийство Идена символично и несет в себе тень навсегда покинутого рая.

— Вы правы. Иден несет себя к воде, на самое дно, к началу времен. Он бежит от тоски, как бежали люди из рая. Неудивительно, что ветхозаветный потоп пытается стереть с Земли неудачный людской род. Иден сам привносит себя в жертву. А Иисус, Иисус во всем этом последующем действе символизирует полунадежду Бога — не зря же Иисус ходит по воде: он не боится ее, он с ней несовместим, как был несовместим Моисей, как несовместимы горящие кусты.

— Выходит, что Иден был не более, чем свиньей, в которую закрался сам черт.

— И он летел в море и довольно похрюкивал!

27

Теперь я понимаю сон.

За мной гнались и хотели усыпить. Я бежал далеко в поле, прочь от деревенского дома, у которого был в детстве покусан осами. Я бежал к реке, Унге, но на ней стоял паровоз. Я забежал внутрь, паровоз превратился в огромный ковчег, я спрятался в его дальней части и стал ждать. У меня была соломинка, через которую я мог дышать при случае, и сбежать потом как крыса с корабля. Но в дверях показалась моя тетя. Она посмотрела на меня. Я понял, что меня усыпляют, и заснул вечным сном, пока наконец не проснулся.

— Что это значит, в вашем представлении?

Я не могу сбежать. Ни на паровозе, ни на ковчеге, ни крысой, ни рекой.

— Почему же вас усыпили?

Я не мог окончить себя сам. Это было бы в корне неверно.

— Теперь я понимаю. Другой разрешил вашу проблему за вас. Потому что вы не можете действовать в ситуации с Леной. В ситуации с миром. Ваша излишняя правильность не позволяет вам стать полноправным участником жизни. И вам остается лишь спать.

Что мне делать, доктор?

28

Дождь стремительно стучит по окнам и крыше. Я стою на балконе восемнадцатого этажа. Он открыт. Я смотрю на воду, которая затопила город, который я когда-то исходил вдоль и поперек. Я пришел сюда вчерашней ночью. Рядом со мной стоит девушка. Вода поднимается все выше. Где-то вдалеке видны башни зданий, которые чудом не поглотило море. Я курю, в пачке осталась одна сигарета. Из отверстий у основания льется вода, она падает вниз, и я слышу, как она звонко вбивает себя тремя этажами ниже в окружающую нас стихию. Девушка дрожит. Я накидываю ей на плечи плащ, и она робко говорит спасибо.

Иногда я вожу карандашом по бумаге, и на ней появляются люди, которых я знал когда-то. Когда черты их становятся настоящими, из моих глаз беспомощно текут слезы. Я складываю наброски в сумку и смотрю вперед. Гром не гремит. Я слышал его эхо позавчера, посреди ясного неба, когда в сумерках сверкнула молния.

Бывают минуты, когда мне хочется броситься вниз. Но чаще всего я хочу вспомнить то, что забыл навсегда. Я начинаю путешествовать в мыслях по прожитым дням и местам, карту которых выстраиваю по-новой каждый раз в своей голове. Я очень хочу вспомнить мелочи. Вспомнить надежды, с которыми вступал в новый день давным-давно, вспомнить слова, которые произносили незнакомцы, вспомнить их голоса. И еще я пытаюсь вспомнить свои сны. Сны, в которых была Лена и которые я забыл. Я знаю, что они были.

Под водой навсегда скрыты беседка и железнодорожный вокзал, двери университета. Мой дом стоит под водой, море поглотило бульвары, проспекты и скверы, многоэтажки и телеграфные столбы, аллеи и парки, торговые центры и подземные переходы. Больше нет ни троллейбусов, ни черного кота, которые забрался на меня однажды и смотрел на закатное солнце. И нет людей, которых я любил.

Вокруг лишь вода. Девушку клонит в сон. Вода доходит до колен. Она смотрит на меня, затем усаживается на край балкона, поджав ногу. Что-то черное плавает вдалеке. Я смутно узнаю в силуэтах лебедей и улыбаюсь. Остался лишь один вопрос, который я так и не задал ей когда-то. В день, когда сбежал. Я достаю из пачки последнюю сигарету и спрашиваю у девушки ее имя.

— Немо.

ЧАСТЬ 3. Третье лишнее.

0

Все следующую неделю я посвятил изучению. Я пытался увязать формулы, теории и концепции, найти в происхождении и развитии вселенной какую-нибудь закономерность. Несколько раз мне казалось, что я стою перед дверью, за которой покоится ответ, но кто-то яростно захлопывал ее у меня перед носом. Я рассчитывал теоретическую вероятность симуляции нашего мира, теории множественных вселенных, пытался понять, насколько антропологически предрасположены возможности возникновения схожих вероучений, читал записки очевидцев о возможных религиозных откровениях, изучал системный анализ, теорию вероятностей и даже затронул основные положения квантовой физики.

Я понимал, что эти спекуляции, в своей сущности, фантастика, и все, что я испытал в жизни, не содержало ничего божественного: все можно было свести к биологической природе мозга, самовнушению или какому-нибудь розыгрышу, которой мог бы быть произведен средствами, которые имелись в арсенале людей на момент происхождения того самого чуда. Поскольку мифотворчество, думал я, является одной из основополагающих частей любой человеческой жизни, то и наличие такого огромного скопа мусора, оставшегося от предыдущих поколений, не удивительно.

Даже если считать, что гениальность, требуемая для огромной делюзии остальных, присуща одному из миллиона (как самое редкое возможное заболевание, что конечно же - глупость, поскольку встречается она, по им наблюдениям, гораздо чаще) - то за всю историю существовала, по меньшей мере, сотня тысяч таких бесконечно одаренных - а количество учений, положений и теорий, дошедших до нас, по своему количеству едва ли может к нему приблизиться.